Передо мной на стене картина художника и барда Бачурина - с конверта его пластинки "Шахматы на балконе". Из тёмной арки какого-то большого здания на светлую сторону выходит мальчик с мячом. Мне нравится разглядывать красно-коричневые колонны, баллюстраду, ярко освещённую боковую стену с высокими проёмами окон, тёмную зелень у стены, дорожку к горизонту и круглое, вероятно, дерево, вдали, и белые облака на плоском темно-синем небе.

   Может быть, это странное пространство мне нравится потому, что давным-давно понятие "та сторона" означало пространство за нашим домом, куда вела арка из прямоугольного двора , и где можно было поиграть на узком растрескавшемся асфальтовом тротуаре. Та сторона была тогда границей застроенного жилого пространства, называвшегося КБСом,  дальше были пустыри и котлованы будущих строений. Это будущее оказалось отложенным лет на пять, на "после войны".

     Та сторона была солнечной, но дальше полоски тротуара было НЕЛЬЗЯ.( Однажды я увидел, выйдя поиграть, великолепный огромный игрушечный грузовик и сразу понял: Моё! Едва оторвали меня от чужой игрушки.)

   На той стороне было теплее и светлей, чем во дворе, открытом только северу. Та Сторона была и у школы, расположенной на окраине нашего посёлка ,граничащей с Портом, посёлком железнодорожников, рядом с бойней и вендиспансером. А за школой, уступив немного места спортплощадке, располагалось капустное поле. Зимой из-под снега там торчали тощие длинные кочерыжки. Но школа-это потом, в 43-м году.

   А КЛИГЕР КОПФ,- так я говорил сюсюкающим надо мной, голубоглазым тогда блондинчиком, и поглаживал себя по головке. Впрочем, сам я этого не помню, это из рассказов ,так же, как не помню и поездки с бабушкой на Украину, откуда вернулся черноволосым и говорящим по-украински. Уезжал не говорящим. Войдя в нашу комнату, первым делом спросил про термометр на стене: - Що це таке? Из первых картинок вспоминается какая-то песочница , я на санках с отцом, а снег ярко блестит под фонарём.

   Ещё был этап, когда я смог заглянуть на стол, приподнявшись на носки.

   С круглым столом связано и воспоминание моего марша вокруг него с

   пением:- Враг будет разбит, победа будет за нами. Это уже после речи Сталина. Всем тогда провели радиоточки, а приёмники изъяли. Впрочем, у нас приёмника и не было.

   ЭТО ВОЙНА НАЧАЛАСЬ. И все последующие годы разговоры начинались со слов "вот война кончится!"

   По дворам ходила женщина и обучала жильцов противохимической обороне. Я болтался во дворе и вскоре эту повторявшуюся неоднократно лекцию выучил наизусть. Лекторша даже поручала мне чтение и я бойко барабанил про иприт-льюизит. Это 41 или 42 год.

   Отец работал на военном заводе (Сельхозмашиностроения), и мама пошла туда же, меня отдали в детсад, который был тут же в нашем дворе. Двухэтажное здание с игровыми площадками, разгороженными полосками акации. Большой вестибюль с колоннадой, Ленинчик, опирающийся локтем на стопку книг. Помню ряды коек в огромных спальнях, нашу очередь к баку с компотом с кружками в руках, сухофрукты по счёту, праздник с выступлениями. Я был "командир роты" и срывал голос, командуя строем из нескольких девочек. В садик я ходил недолго, и в 43 году пошёл в школу,

   Школьные воспоминания тех лет общие - серые булочки, присыпанные сахарком, смоченным, чтобы не рассыпался , сажевые самодельные мажущиеся чернила, тетрадки из заводских синек. И моё тупое непонимание арифметики, которую отец, выводимый мною из терпения, пытался вдолбить мне прямо в голову. Так до четвёртого класса она в меня и не лезла.

   ПЕРВАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА.

   Нас в классе под 40, по трое на парте. Молоденькая Елена Сергеевна бегает за убегающим по партам Ушковым, портовским, который выстрелил на уроке из "поджига"- согнутой трубки, в которую набивалась сера от спичек. В трубку вставлялся согнутый гвоздь, который с помощью резинки...и т.д.

   МУЖСКАЯ ШКОЛА СОРОК СЕДЬМАЯ "ГВАРДЕЙСКАЯ".

   Четырёхэтажное типовое здание. Таких школ много понастроили в СССР до войны. Широкие коридоры вдоль здания, по бокам запасные выходы, в центре главная лестница винтом. Классы все на одну сторону, на юг. На каждом этаже ещё и т.н. кабинеты, расположенные посреди здания -напротив классов. Да, лестниц главного входа было две, они раскручивались в разные стороны - одна для подъёма, другая - для спуска. Кабинеты - химический, физический, и физзал. С началом войны школу занял госпиталь, но в 43-м году он съехал.

   С той стороны школы под кабинетами на первом этаже была квартира директора.

   УЧИТЕЛЯ.

   Директор, Анатолий Григорьевич Олимпиев, прозванный слоном из-за тяжёлой походки, преподавал географию в старших классах, когда я и познакомился с ним поближе - меня перевели из своего класса в параллельный 9-й-А из-за плохого поведения, шустр  был, но потом я выпросил у него возвращение к своим. Завуч Зиновий Ерофеевич Черняков-маленький, чёрненький, живой, преподавал литературу. К сожалению, не в нашем классе. Про его уроки рассказывали истории. Пошучивал со старшеклассниками на взрослые темы.

   А у нас русский преподавала его жена, Клавдия Владимировна. Русалкой её звали несправедливо - комплекция её была слишком солидной. У нас была одно время и другая русалка, Нина Николаевна, дореволюционного вида седая дама. Запомнилось, как она нам втолковывала правописание сдвоенного "н". Она подходила к окну и показывала поочерёдно на стекло, ручку и раму, произнося соответственно:- стеклянный, оловянный, деревянный, но!-тут она вытаскивала карманные часы и говорила:-серебряный!

   После, когда в стране и в школе среди учеников, пошла антиеврейская кампания, она вступилась, хотя и своеобразно, похвалив евреев за заботу о детях, противопоставив им русские традиции.

   Арифметику преподавала Ида Юрьевна Подольская, как впоследствии оказалось, тётка Юры Подольского, который младше меня и поэтому в школе я его не знал, познакомились мы впоследствии, много позже, а теперь оба оказались в Израиле.

   Кстати сказать, о том что я-еврей, я узнал не в моей комсомольской-партийной интернациональной семье, а из записи в школьном журнале. Травма. Много лет спустя младшая сестрица Женя вдруг явилась домой со двора с вопросом к маме:- Правда, что мы приехали из Евреины?

   Так вот теперь мы все здесь.

   По поводу уроков Иды Юрьевны у меня особых воспоминаний нет, после пятого класса я уже прилично успевал.

   Я тогда сочинял стишки и однажды ради рифмы выдал:

   Я скоро, наверно, издохну,

   Сойду я в царство Аида

   И "выбыл"- поставит в журнале

   Подольская Юрьевна Ида.

   На счёт "скоро издохну" я поясню, когда зайдёт речь о Витьке Матвееве и его бабке.

   Математику в старших классах нам преподавал Георгий Георгиевич Пропп, добрый немец из поволжских. В 52 году мы с Эдиком Клиншпонтом  дополнительно занимались с ним, готовились в Физтех, и вот однажды во время занятия вдруг к нему заявился милиционер с проверкой. Я, конечно,не понял зачем. Г.Г. явно смутился.

   Мы, великовозрастные болваны, занимались на его уроках чем попало, а он не мог нас усмирять. Теперь я думаю, что не столько от слабохарактерности, сколько от статуса поднадзорного. Он не выговаривал "х", произносил мягко "хь": Гладкихь к доске! Он окончил университет в Саратове, учился у академика Чудакова.

   Много позднее, на одной из встреч выпускников, Володя Казанцев привёз его, нездорового, в седой щетине, повидаться с нами.

   Да, он ещё и "окал"- О,Конт! -это о Канте. Жил он в бедности, одиноким. Добрый был человек, светлый.

   Физрук-военрук Николай Евгеньевич, военная кость. Он не занимался физвоспитанием, а воспитывал только рекордистов. Остальные, бесперспективные, в том числе и я, были для него ничем, вернее, мешками известно с чем. Но рекорды наша школа всегда поставляла на соревнованиях, и легкоатлеты были, и конькобежцы. Неофициальное название школы "гвардейская" было, несомненно, его заслугой. Из его воспитанников некоторые вышли в профессиональные спортдеятели. По крайней мере, двое были посажены за какие-то растраты. Я старался прогуливать его уроки, хотя на лыжах бегал со всеми по трассе вокруг школы, но в тёплое время сбегал с площадки и забирался на крышу школы по пожарной лестнице, где и отдыхал. Кстати, крыши были нашим любимым местом подготовки к весенним экзаменам- на прогретой жести под солнышком.

   На похоронах Николая Евгеньевича, я слышал, простудился и вскоре умер наш литератор, Константин Михайлович Байдолин.  Худой, почти без зубов, он был неплохим учителем, даже в пределах тогдашней программы. Даже свободомыслящим - помню, при изучении советской литературы он намекнул ,что её современное состояние что-то его смущает, даже Шолохов всё никак не закончит "Они сражались за родину". Я было хотел возразить-никаких сомнений мой комсомольский идиотизм не допускал - но смолчал перед авторитетом.

   Физик Степан Алексеевич Семёнчев - инвалид войны без глаза и руки, с синими пороховыми следами на лице. Своеобразный человек. Лишний раз у него на уроке в физкабинете не шевельнёшься: он молча указывал пальцем на нарушителя и жестом же отправлял за дверь. С приборами он управлялся одной левой рукой ловко ,мы часто просили его показать "фокус", и он показывал их на демонстрационных приборах. Он восседал как на троне за большим столом, где ставил опыты, зимой он включал небольшую электроплитку и временами грел руку над ней. В физкабинете у него было интересно, и мы ошивались там и после уроков-он разрешал нам ремонтировать пособия, задавал и на дом изготовление простых вещей - например, выстрогать деревянный метр.

Наши старшеклассники, Шилков Юра и Щёголев собрали для школы радиоузел и установили динамики на этажах - для физзарядки и для трансляции музыки на вечерах. Я прижился при радиоузле, его я и включил на полную громкость посреди урока, когда передавали о смерти Сталина. Эффект был! Все высыпали в коридоры, выстроились и слушали молча. Я вышел из физкабинета и под голос Левитана прошагал вдоль всей линейки к своему классу. Выглядело это, я думаю, странновато. Прослушали и разошлись по классам. Меня потом поймал-не помню, директор или завуч-и спросил, кто разрешил включаться во время урока? Я с недоумением воззрился: -Ведь умер СТАЛИН! Он не стал связываться. А я полагал, что настал конец света. Ведь все победы и достижения были исключительно Его заслугой! Я верил в это, хотя некоторые сомнения отгонял. Я нацепил чёрно-красную повязку на рукав и вызывающе таскал её целую неделю. Речь Берии на похоронах меня подбодрила: Дело Коммунизма в руках верного соратника! Я чуть не подрался с Витькой Рябовым, который сказал, что Берия-сволочь.

   У нас в семье разговоров о политике не велось, а мой коммунистический энтузиазм пошёл от Маяковского, которым я зачитывался, даже его фотопортрет повесил над своим столом. С ним я встретился в нежном впечатлительном возрасте-нам, видимо, задали выучить стишок по своему выбору, и мама почему-то дала мне выучить Левый марш. С тех   пор я и признал Маяковского своим и, как утёнок, замаршировал за своей литературной уткой. От пристрастия к Горлану я и по сей день не отказался, хотя уже по другим причинам.

   А с начётничеством в маяковедении у меня был забавный эпизод. Для нашего школьного хора, которым руководила "немка" Елизавета Абрамовна Самарова, наша классная руководительница, я составил к какому-то торжеству музыкально-литературную композицию из песен и соответствующих стихов. В завершение хор исполнил на мотив Интернационала текст из Мистерии-Буфф. После вечера Константин Михайлович спрашивает меня:-Признайся, Интернационал ты сочинил? Я огорчился его невежеством:

- Что вы! Это же из первой редакции Мистерии-Буфф!

   Кроме хора на вечерах играл "шумовой оркестр"- кто на чём умел, в том числе и неумеющие зудели на гребешках, обёрнутых папиросной бумагой, от чего ужасно чесались губы. Елизавета Абрамовна аккомпанировала на фортепиано. Хоры были обязаловкой. Репертуар был из военных песен типа "Солнце скрылось за горою", "Шумел сурово Брянский лес", "Грустные ивы склонились к пруду". Соло выступали двое-трое парней с голосами. Один тенор пел, помню, красивую песню про "звезду моих полей".

   Однажды Е.А. сказала, что пора нам замахнуться и на классику. И мы разучили из Волшебного Стрелка "что лучше охоты в лесах и-и-и боло-о-тах.." для смотра. Он проходил в театре ЧТЗ. Нас объявили, Е.А. сыграла вступление, кивнула головой - и никто не пикнул, буквально никто. Но со второго раза всё же осмелились.

   Сын Е.А.,Алик, первым из сверстников начал бриться, перескочил из седьмого класса сразу в девятый и окончил школу на год раньше меня. В его же выпуске был и Туберт Григорий. Он недавно напомнил мне историю, как на выпускном вечере (это 52 год) компания, возглавляемая Генрихом Щербаковым, впоследствии секретарём горкома, избила их в уборной. Алик пожаловался в милицию, и борцов против космополитизма заставили извиниться. Туберт сейчас известный исследователь древностей, Алик-математик, заведует кафедрой в Челябинске. Третий пострадавший-Макаранец- окончил физтех в Москве. А Щербаков процветает-он приватизировал что-то профсоюзное, где заправлял .

   Учителя черчения-рисования у нас почему-то были по фамилии Петуховы. Я рисованию не научился, но рассказов бывалых фронтовиков понаслушался. Один из них, Михаил Иванович, рассказал как-то, что в Венгрии он с товарищами, куда-то двигаясь пёхом, забрались на попутку, гружёную макаронами и американским жиром, лярдом. Они запаслись макаронами и сварили их в жире. Эффект был потрясающий: они засели по обочинам дороги, и надолго.

   В младших классах был у нас и урок пения. Помню, учительница предложила желающему спеть. Я вызвался и исполнил из бабушкиного репертуара "Слети к нам, тихий вечер" к недоумению публики. Во втором классе на уроках пения нас заставили разучивать новый гимн, взамен Интернационала. Гимн мне не понравился, и до сих пор я не изменил мнения.

   Историк, Пётр Гаврилович Саклаков, был по совместительству и лектором по распространению. Учитель был сухой, от сих до сих. Был однажды такой случай. Он принёс в класс наглядные пособия-портреты Маркса и Энгельса, а сам ушёл по своим делам. Возвращается - а портретами кидаются по классу. Он устроил судилище, политический процесс, а я ,не будь умным, выступил адвокатом, напомнив о наказании при абсолютизме за непочтение к атрибутам власти. Гаврилович дал отпор моим преступным взглядам и предложил остаться после уроков для беседы. Я отказался от ложных идей, проникнувшись его аргументами. Последствий явных дело не имело, хотя мне говорили, что кое-где я был на заметке, особенно после вольного, хотя и глупого сочинения о Пушкине, где больше толковал о Маяковском. А по школе прошёл слушок насчёт крамолы, даже отца вызвали к завучу.

   Сам Пётр Гаврилович был на войне контужен, в черепе у него была вмятина, головные боли донимали - не до нас было, развлекать историческими байками. Да и программа - шаг вправо-влево..

   ....Вроде ввязался я в авантюру, не зная ни средств, ни цели. Из меня попёрли воспоминания как пузырьки из газировки. (Это тогдашняя наша кока-пепси. Сатураторы вначале были ручные. Водопроводная вода газировалась ,для охлаждения аппарат загружался колотым льдом.

   Лёд развозили на подводах и добывали из намороженной за зиму горы, засыпанной опилками. Газировщица наполняла ёмкость водой, открывала вентиль баллона и крутила ручку. Жаждущие ждали. Пили с сиропом, в стакане половина - пены. Работа считалась выгодной, можно было продавать и самодельные сиропы. Да.

   ...Класс.

   Я учился в классе под литерой "в" вплоть до девятого, когда число классов сократилось, и наш класс передвинулся на одну букву-стал "б". Класс "а" всегда был привилегированным, там училось наше школьное самоуправление-предучкома (в старших   классах) - Вадик Ясинский, секретарь комсомола Боб Оксенгорен, дети учителей. Были там и весьма подонковатые парни. С этим классом я проучился год после перевода меня из восьмого для исправления. Десятый я кончил со своими, нормальными ребятами. А в "а" были дикие традиции-например, травили Сеню. Эта традиция тянулась с первого класса. Причина - его звали тогда не Семёном, а Осей, зубы у него торчали вперёд, и хвастуном он тогда был ужасным - и брат у него Герой Советского Союза,и т.п. Конечно, и за то, что еврей. Так православные из 9 класса в пасху, когда красили яйца, проделывали это с Сеней.

   Да, а перевели меня из-за того, что я провёл в класс трансляцию радиосети.

   За время передвижения по годам в классе поперебывало много народу. Вообще население КБСа сильно было разноображено эвакуированными. Из рано выбывших помню опухшего синеватого парня из Румынии. Как-то он сказал, что хлеб по-румынски пыня. Так его и прозвали.

   Часть после четвёртого класса ушла в ремесленное училище, после седьмого-в техникумы.

   Прозвища были в основном по фамилиям, сокращённым. Впрочем, Генку Курбатова звали Плёким за его рыжеватость - такая масть у голубей. Сашу Гришкевича звали Бараба, неизвестно почему. Шелома - Шеломенцев,кудрявый милый мальчик, вместе с Шумой - Толиком Шумковым пели неаполитанские песни и не признавали Утёсова.

   Курбатов поучился пару лет в Политехническом, потом бросил и уехал во ВГИК, на режиссёрский. Он в школе всегда был в драмкружке, особенно хорошо изображал стариков. Шумков окончил по аэрофотосъёмке в Новосибирске. Саша Гришкевич - доцент в ЧПИ. Вадик окончил ЧПИ, работал на заводах, жил на КБСе, пока не спился насмерть.

   Витька Рябов был человек особенный, с детства занимался фотографией, изучал самостоятельно французский, переписывался - даже тогда! - с французом, от которого взамен на наши получал глянцевые журналы с американскими кинозвёздами. Однажды француз прислал ему пластинку на 45 оборотов, мы её прослушивали, вертя диск проигрывателя пальцем.

   Он любил себя испытывать - например, ночами прогуливался по Порту, известному бандитизмом району. Однажды пытался свести бородавку на руке - подкопал её ножом, натолкал в рану спичечной серы и зажёг. Боль терпел, резал себе руку ножом. Как-то он гонялся вокруг школы и за мной с ножом, кричал:-Ихь вилль дайнен блют зеен!, и чуть не увидел эту мою кровь, я едва спасся.

   Виктор окончил Ленинградский институт киноинженеров по плёнке, работал в Шостке, потом вернулся в Челябинск, устроился на телевидение в фотолабораторию. Дальше обычная история для КБСа - спился. Последний раз я случайно встретил его в трамвае, возвращаясь от своих - он ехал на работу, сторожил что-то .Худой, старый.

   А Эдик Клиншпонт появился у нас в 4 классе. Он поразил меня тем, что всё знал и сам делал детекторный приёмник с настоящим диодом. Он научил, что можно слушать радио просто присоединив один конец провода от наушника к батарее отопления. Эдик - умница и трудяга - поступил в Физтех, куда меня и со второй попытки не приняли. Сейчас работает в Обнинске.

Мне интересно даже просто перебирать в памяти фамилии и имена. Жаль, что о многих я не могу ничего рассказать, может быть, припомню по ходу дела. А вот Сеня, хотя, казалось бы, зачем это ему, знает всё про всех на КБСе, и про семейные дела, и служебные! Он бывал у меня на работе по делам. Не знаю, как для других, для меня КБС не представлялся местом, где меня ждало светлое будущее. Магическое для поселкового слово ГОРОД манило, и люди там, уж конечно, не такие, как окружающие меня. Жил в некотором тумане ожидания.

   ЧТО ТАКОЕ КБС?

   Это аббревиатура "Коммунально-бытового строительства".

   В начале 30-х в Челябинске начали строить два завода: знаменитый ЧТЗ и менее известный завод 78-й,или станкостроительный, имени, конечно, Серго Орджоникидзе. Вначале построили так называемый 3-й участок, барачный город, который тянулся от проходной завода до новостройки-посёлка многоэтажных домов, который и строили жители бараков заодно с заводом. КБС в плане представлял собой прямоугольник, образованный пятиэтажными домами с семиэтажками на торцах. Внутри этого каре расположилось шесть домов четырёхэтажных попроще, от первого до шестого, так и названных. Остальные дома, выстроенные по немецкому, говорят, проекту, были с хорошими, удобными квартирами, потолки повыше, окна побольше. Конечно, с началом войны они стали коммуналками. У нас "выкувыренные" сначала жили даже в кухне и в ванной.

   Расположение КБСа по странам света-длинной стороной с востока-где бараки и завод - на запад ,где Порт и далее вокзал и Город. По Средней (впоследствии Тухачевского) улице можно было пройти в Город по мосту через пути станции.

   С севера КБС граничил с районом ЧТЗ, между ними были три железнодорожных ветки с мостами для трамвайного пути и Сибирский переезд, застроенный землянками между путями.

   Северная сторона смотрела на котельную с четырьмя трубами на растяжках, на них можно было раскачиваться. Рядом была баня, ненавидимая мною из-за диких очередей, и рядом школа наша.

   Вендиспансер, дореволюционное заведение, нас привлекал - говорили,что в домике с луковкой, вроде часовенки, была мертвецкая. Смельчаки бегали заглядывать в мутные окна и говорили, что видели что-то.

   А южная сторона нашего дома, ТА СТОРОНА для меня, была в котлованах до начала 50-х. Однако за недостройками располагался ещё один четырёхугольник домов -"еврейская крепость"- там поселились эвакуированные с заводами из Сталино и Харькова -начальство, конечно, и евреи. Впрочем,

   У нас народ не лыком шит:

   Для нас любой начальник-жид.

   С южной стороны находилась ещё и женская школа,37-я,и будущий Дворец Культуры ,на время занятый трудармейцами-узбеками в халатах.(Урюк, кишмиш, "бабай заберёт!")

   Рядом с Дворцом - напротив нашего - был недостроенный дом - начало следующего квартала. Одно его крыло срочно закрыли и там устроили пекарню.(Пекарня не успевала ,и вместо хлеба карточки отваривали тестом. Его у нас просто варили кусочками в воде, похлёбку  тётя Клара-наша родственница из Одессы-называла "тесточко").

   После войны над этой пекарней дом надстроили и мы получили там первую отдельную квартиру. В подъезде рядом жил Витька Рябов, в другой части дома-Эдик Клиншпонт.

   Там же жил и мальчик по имени Юра (забыл фамилию), из Ленинграда, раненый там. Витька Матвеев жил через дорогу, в 11-м доме, где и мы жили до и во время войны. 

   Вот география наших семейных передвижений по КБСу. Надо отметить, что вначале улицы на КБСе не были обозначены, и дома так и шли под их строительными номерами: п/о 10,КБС,дом 11с-такой был наш адрес. Квартиру забыл.

   Меня из роддома привезли в дом 6,там была комната в общежитии родителей. Роддом был в районе бараков. (Мама рассказывала, что когда её везли туда, сани опрокинулись в сугроб. Но я благополучно появился в воскресенье 8 декабря 35 года и начал непрерывно орать до тех пор, пока из Орла не приехала бабушка . Мама передала ей меня в руки и упала спать.)

   Потом нам дали комнату в 7-м доме ,на первом этаже, рядом с 6-м отделением милиции. Потом,уже в 39-м или 40-м году, мы уже вчетвером, с сестрой Любой, переселились в упомянутый выше 11-й дом. У нас были 2 комнаты, с соседом дядей Васей Колотовкиным. Потом был Первый дом, где мы жили сначала с тётей Кларой, дедом Моисей Григорьевичем и Яшей (это семья брата отца Изи, погибшего на войне). А дальше- уже 15-й дом, где квартира была только наша, где появилась и младшая Женька, и откуда я слинял, женившись, в "город".

   Так вот, в 11-м доме в соседнем подъезде жил с двумя сёстрами, родителями и бабкой Витя Матвеев, беленький мальчик, мой соученик .У них была большая комната с фикусом ,круглым столом под абажуром и сундуком бабушки у двери. О влиянье этой бабки на моё мировоззрение я скажу особо.

   А в подъезде справа, отделённом от нас упомянутой выше аркой на ту сторону ,жил Владик, мальчик младше меня и поэтому я был у него авторитетом. О нём тоже особо.

   В этом же доме жил и Славка Козицын. Он был постарше. Он научил меня включать автомобильную лампочку одним проводом в розетку сети, а вторым - к батарее отопления. Надо было попасть в нуль сети, иначе лампочка взрывалась. Я гордился умением и даже временно охладел к дружбе с Витей Матвеевым. Кроме того, однажды отец Славки налил нам по полстакана портвейна. Это, конечно, попозже. Я захорошел, но дома не заметили. Во дворе было множество детей, подростков и парней. Помнятся фамилии - Бузуев, Робка Марковский, Витька Рана. Это не фамилия, это прозвище ему дали, когда он был ранен при взрыве снаряда, который разряжала группа ребят. Среди них погиб и четвертоклассник Витя Мохов, наш сосед по лестничной площадке. На железнодорожных путях стояли эшелоны с танками, возвращёнными с фронта, там были и снаряды, и другое оружие. А разряжали снаряды для добычи артиллерийского пороха-макарон таких.

   В этом же 11-м жили и Шилковы, Юра и младший брат Гера. Гера как-то развлекался тем, что постреливал с балкона из рогатки "чугунками"- (батареи отопления дробили на мелкие кусочки для охоты на "жидяриков"- воробьёв, и "мисняриков"- синиц ).

   И попал он в кучку ребят, выбил глаз одному. Но ему тоже не повезло- трамваем отрезало ступню, когда он с компанией ребятишек катался на "колбасе".

   Однажды я тоже увязался с пацанами покататься , на повороте спрыгнул с подножки и расшибся сильно.

   АКОШИЙ мальчик,-так я говорил и считал. А Матвеевская бабка толковала насчёт боженьки, который хороших деток к себе забирает. Я принял это дело на свой счёт и только много позже начал строить робкие планы на будущее, надеясь пожить. Она же кузнеца Смолина считала колдуном ,и мы убегали, завидев этого здоровенного чёрного мужика. А мать Витьки работала в детсадике вблизи Опытного завода. Мы с ним приходили иногда к ней . Она на пианино ловко играла собачий вальс, и Витьку научила. Он вообще с первого класса учился только на пятёрки, у него был голос и он пел жалостную песню про мальчика Черевичкина,

   "В школе он отлично успевал

   И в вечерний час всегда обычно

   Голубей своих он выпускал".

Дальше не помню точно, но он не выдал фашистам что-то, и они убили его и голубей.

   После четвёртого класса Витя перед новым учебным годом выпал из окна квартиры, со второго этажа и сильно расшибся, долго не учился и стал получать четвёрки. Окончил школу неплохо, поступил в МЭИ, работал в Москве. (Пару раз мы после школы встречались. Один раз у меня собрались приехавшие на каникулы Матвеев , Рябов, Тихомиров Боря из, кажется, Таллина - он учился по морским рефрижераторам. Были Шеломенцев и Шумков. Посидели, попили немного, попели - и вдруг хватились:-где Рябов? Оказалось, он по бельевой верёвке с нашего балкона спускался с третьего этажа - и не то руки не выдержали, не то верёвки не хватило - упал и ногу повредил. Увозили его обратно в Ленинград общими усилиями, грузили в поезд. Я тогда был не при деле-готовился ко второй попытке в физтех. И наконец, уже с повесткой военкомата в кармане, поступил без экзаменов в ЧПИ.У меня была серебряная медаль, но приёму способствовал звонок ректору от Соломенцева, секретаря обкома. Отец ходил к нему с просьбой за меня, к бывшему директору завода.)

   Вернусь к Владику. Не помню, как мы познакомились и как меня стали пускать к нему в гости. Его отец был районный прокурор, и семья была благополучная, с мамой, бабушкой, квартира красивая.Я любил бывать у них и задерживаться до обеда, когда меня тоже приглашали к столу. А Владик был ещё дошкольником, но читал - и зачитывался Дон-Кихотом, огромный том с картинками у него был. Он смастерил себе даже латы рыцарские, и сказки у него были тоже всё про рыцарей. Помню, дал он мне почитать сказку-легенду про некий Илиин  меч, что-то в стихах:

   "Прах могилы сметая с плеч,

   Помню я бессмертный удел,

   Тех, кто в битве за славный меч

   Поразить врага не успел.

   Зелёный меч, Илиин меч

   При полной луне блестел!"

   Я в свою очередь учил его делать "заземление" и собирался сделать диапроектор из картонного ящика и очкового стекла. Однажды мы с ним, как это было принято, поменялись: он отдал мне патроны от отцовского пистолета, я же ему - кажется, компас. Вечером того же дня он со слезами пришёл размениваться: отец обнаружил пропажу - дело было подсудное. По счастью, я ничего не успел с патронами сделать.

   Мы гуляли с ним на пустыре на ТОЙ СТОРОНЕ. Однажды он по неосторожности провалился в незакрытый выгреб сортира. Напугался, бедный, стал погружаться по колено. Я вытащил его, и мы отстирывали его чулочки в канаве.

   Его отца переводили в Минск-уже конец войны-и мы расстались, пообещав писать друг другу. Но тут и у меня сменился адрес, мы переехали в Первый дом. Прошло много времени, и вдруг приносят письмо из нашей бывшей квартиры. Боже мой! Он послал уже ОДИННАДЦАТЬ писем! Безответных! Я написал, и тут же получил ответ с фотографией: в траве лежит красивый человек с бородкой, прокурор, рядом Владик и собака. На обороте было :Дорогому другу, не забывшему меня.

   Я в то время был увлечён уже новыми приятелями, отложил ответ, потом потерял и конверт с адресом. Теперь только эта фотография напоминает мне, что я потерял.

читать дальше

Источник: http://samlib.ru/b/bondarewskij_l/kbs.shtml