…В Кусинском архиве сохранились занятные фотографии революционеров-подпольщиков, где вполне трезвые молодые люди сидят на лесной полянке перед хорошим ящиком водки и читают стихи – такова «официальная» подоплека беседы.

 

«Голубым мундирам» тоже неплохо – в конце Х1Х века в жандармских донесениях по Южному Уралу значилось: «Дух населения по отношению к правительству вполне благоприятен; хотя и замечается какое-то свободомыслие в образованном классе общества. Случаев распространения книг преступного характера не было, беспорядков и волнений среди населения не было. Между рабочим классом развито пьянство, нравственность стоит вообще невысоко. На мировые учреждения жалоб не было. Земскими деятелями население вполне довольно…»

 

Иными словами, как написал бы И.А. Гончаров – «ни тревог, ни потрясений в том краю…»

 

 

 

И вдруг из ниоткуда – занялось.

 

Сначала весной 1896 года произошла первая стачка на Златоустовском заводе, где рабочие большой прокатной фабрики потребовали повысить расценки. Часть забастовщиков тогда судили, некоторые из них были арестованы и высланы. Затем осенью, не дождавшись ответа на посланную министру жалобу по поводу введенных за плату расчетных книжек, рабочие снова вышли на площадь перед заводом. Прибывший в Златоуст начальник Уфимского жандармского управления полковник Громыко не нашел ничего лучшего, как накричать на рабочих: «Вам будет первая палка в спину!» и пригрозить им, что через два часа появятся две роты солдат из Уфы.

 

Наконец, весна 1897 года.

 

«Эта забастовка была невиданное еще до тех пор на Урале организованное выступление рабочих казенных заводов. Начавшись весной 1897 года, забастовка закончилась только осенью. На протяжении нескольких месяцев на глазах всего рабочего Урала шла борьба рабочих с государством, закончившаяся почти полной победой рабочих».

 

Результаты этой легальной забастовки оказались ошеломительными – 2 июля 1897 года впервые в России был установлен 8-часовой рабочий день. Кроме того, златоустовские прокатчики добились повышения зарплаты на 20 процентов, снижения почти вдвое процента на ссуды, увеличения и выплаты целого ряда пособий, в том числе и по производственным травмам.

 

Отчет о забастовке был сделан на Международном социалистическом Конгрессе в Париже в 1900 году; ее главной чертой названа необычайная организованность рабочих масс и слаженность действий их выборных представителей.

 

Именно этот изменившийся характер выступлений и стал полной неожиданностью. Оставалось лишь найти ту «опытную руку», руководившую забастовкой…

 

Согласно «общепринятой истории» Южного Урала, такой рукой оказался «Уральский Рабочий Союз».

 

 

«Уральский Рабочий Союз» – название, несколько несоответствующее реальному положению дел. Союз был «невелик числом», «разночинные» группы возникали стихийно и не ставили перед собой «конкретных классовых задач».

 

Первая появилась зимой 1896 года в Челябинске. Затем в Златоусте «на базе» легальной рабочей организации Горно-заводского товарищества появился новый кружок, в который вошли братья Андрей и Дмитрий Тютевы, Владимир Рогожников (первый управляющий саткинским «Магнезитом»), братья Василий и Петр Авладеевы, Егор Кондратьев, Михаил Гордеев и Павел Земсков. Этот кружок и «курировал» ход легальной златоустовской забастовки…

 

В начале 1898 года, неожиданно для самих участников челябинско-златоустовского отделения Уральского рабочего союза, пошли стремительные обыски и аресты. Причем, жандармерия вела разгром наверняка – по точным адресам и людям, и издалека – с Нижнетагильского завода.

 

В кружке Тютева стали наводить справки – история провала оказалась весьма печальной. «Неосторожная передача литературы между рабочими испортила все дело, -- вспоминал Павел Земсков. – Попало одно воззвание к рабочему. Оно, очевидно, сильное произвело на него впечатление, но горе то, что этот товарищ напился пьяным и, чувствуя себя на высоте, стал пробовать свои ораторские способности. Отдельные фразы и лозунги разлетелись по всему Тагилу. На другой день этот рабочий был арестован и «приперт» к стенке; не сдержался – сказал «на Ивана», Иван – «на Сидора» и так добрались до Хорькова. Хорьков выдал все дело с головой… Как и что с ним произошло, подлинно мы не узнали, так как он прекратил с нами всякое общение, но известно было, что он не подвергался аресту и после своего «жандармского раскаяния» служил там в заводе…»

 

Вскоре появилось блестящее постановление ротмистра Отдельного корпуса жандармов Бергера, основанное на показаниях Хорькова, с подробным перечнем имен уральского рабочего актива.

 

Оно состояло из семи подробных пунктов (обратите внимание на социальный статус): на счетовода управления строительством Западно-Сибирской железной дороги Михаила Зобнина, на счетовода того же управления Иосифа Годлевского, на купеческого доверенного и агента общества страхования жизни «Нью-Йорк» Алексея Белякова, на купеческого сына Герасима Зобнина, на мещанина Павла Земскова, на крестьянина Степана Полузадова и на личного почетного гражданина Златоуста Андрея Тютева. Согласно постановления, «всех семерых /необходимо/ содержать арестованными в подлежащих местах заключения, о чем им всем об этом объявить, а копии сего постановления представить Начальнику Уфимского Губернского Жандармского Управления на распоряжение…»

 

Следствие, проведенное ускоренными темпами, как было предусмотрено существующим тогда положением об усиленной охране, завершилось высылкой всех семерых в Архангельскую губернию сроком на 3 года. Руководитель кружка Андрей Тютев в Архангельск не попадет – еще в Уфимской тюрьме он заболеет чахоткой и, препровожденный в Златоуст, умрет от нее в 1899 году…

 

 

Осенью 1898 года в Уфимское ГЖУ поступит еще одно секретное донесение (к сожалению, не подписанное): «В ноябре месяце удалось ликвидировать последнюю группу Златоустовского Преступного кружка, причем среди членов этого кружка попались и самые вожаки этой организации, как, например, златоустовские мещане Владимир Рогожников, Дмитрий Тютев, Василий Авладеев. И эти организаторы намеревались создать такой же кружок в Саткинском заводе, где имея в своем полном распоряжении магнезитный завод, легко могли осуществить свои преступные идеи…»

 

В отношении магнезитовцев приговоры оказались мягкими – заведующий заводом Рогожников был выпущен под крупный денежный залог, другие высланы за пределы Уфимской губернии на непродолжительный срок.

 

Разгром кружка Тютева хотя и явился весомым ударом для Уральского рабочего союза, но совсем не стал завершением его истории. Более того, в этом общепринятом, внешне незатейливом революционном, с одной стороны, и жандармским, с другой, пересказом событий есть весьма существенные неувязки…

 

 

Тайна златоустовской забастовки 1897 года начинается с недоумения. Действительно, откуда появилась та легкость, с которой рабочим удалось достичь столь серьезной экономической победы?

 

Любой здравомыслящий финансист сегодня скажет, что подобное 20-процентное повышение заработной платы и увеличение социальных выплат при 25-процентном сокращении рабочей смены и почти остановленном производстве – весьма большая роскошь для «казенного завода», вечно сидящего на «картотеке». Зачем нести такие убытки, когда пресечь забастовку можно было обычными радикальными средствами?

 

В том же Златоусте, к слову, стояли казаки, мирно наблюдая за забастовщиками. Просто – не было надлежащего приказа. Очевидно, не был страшен и «пожар забастовки», если неоднократно подчеркивалась именно ее легальность, своеобразная «профсоюзность» на манер европейского буржуазного рабочего движения…

 

Первым, кто почувствовал, что с трактовкой златоустовского дела не все ладно, стал заведующий истпартом Челябинского окружкома-обкома ВКП(б) Дмитрий Чесноков, чекист, единственный, который сохранил для нас скрупулезную историю революции на Южном Урале, подготавливая в 1927 году выставку к десятилетию Октября. Отправляя свои запросы в разные города, одним из пунктов он ставил необходимость «познакомиться с архивом ГПУ, войти в переговоры о передаче истпарту материалов, непосредственно к работе ГПУ не относящиеся».

 

Эти «не относящиеся к работе ОГПУ» материалы, в частности, касались истории «Уральского рабочего союза», точнее – жандармских отчетов по данному делу. Интуиции Чеснокова можно только позавидовать – из всего вороха жандармских дел и донесений он выбирает именно те документы, которые наиболее ярко очерчивают парадоксы в отношениях рабочих союзов и «курирующих» их жандармского корпуса. Но главное, во всей этой забастовочной истории у Чеснокова, скорее всего, был свой чекистский профессиональный интерес…

 

 

…Когда-то в 1888 году в тайную полицию пришел бывший неблагонадежный московский гимназист, горевший в свое время революционными социалистическими идеями, Сергей Зубатов. Пришел и почти сразу же зарекомендовал себя блестящим практиком розыскного дела.

 

Его карьера оказалась стремительной – в свои 32 года (в 1896 году) он стал всесильным начальником Московского охранного отделения, которое ведало политическим сыском в доброй половине империи, в том числе в горнозаводских Пермской и Уфимской губерниях (Пермское ГЖУ вообще считалось одним из сильнейших в России).

 

 

Зубатов пришел с идеей - реформировать Департамент полиции. Практически все исследователи отмечают, что именно с приходом Зубатова повсеместно (а не только в Москве) меняется кадровый состав – теперь в департамент берутся лишь офицеры из Корпуса жандармов, ничем себя не запятнавшие, «не бывшие в штрафах» и не имевшие долгов. Меняется сам образ мышления – теперь сотрудники департамента не только изымают нелегальную литературу, но и усиленно штудируют ее; при всех губернских жандармских управлениях создаются специальные библиотеки; кроме того разрабатываются вопросники, тесты и прочее.

 

Совершенно уникальным – такого в России никогда прежде не было – завоеванием Департамента полиции с 1896 по 1903 годы стало создание обширной агентурной сети, настолько обширной, что пришедшие в 1917 году к власти большевики и вскрывшие жандармские архивы были поражены количеством только зафиксированных охранным отделением агентов – более 6500 человек, причем, многие из них входили даже в ЦК различных революционных партий!

 

На работу с агентурой и была сделана главная ставка. «Вы, господа, -- говорил в свое время Зубатов подчиненным – должны смотреть на сотрудника, как на любимую женщину, с которой вы находитесь в нелегальной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный ваш шаг – и вы ее опозорите».

 

Какое отношение эта «нелегальная связь» имеет к златоустовской забастовке и разгрому Уральского рабочего союза? Увы, самое прямое…

 

Стремительное создание новой и обширной агентурной сети «подкожно» чувствовалось на местах. В воспоминаниях Павла Земскова об агитации на златоустовском заводе есть одна примечательная оценка: «Во время собраний ярко выделялся с разумными и зажигательными речами Е.Е. Кондратьев. Я, услышав его речь однажды, при большом количестве рабочих, пришел в восторг от того умелого понимания психологии своего брата-рабочего. Довольно «пропагандистки» выступал рабочий Прохоров, но речи его показались фальшивыми. /К тому же/ жандармерия настроила все свое внимание и зачуяла, что в заводе что-то неладное творится…»

 

Предчувствие не обманывало Земскова – пройдет еще немного времени, и вербовка рабочих на тайную службу в полицию (большей частью, в двух столицах – в провинции ситуация была несколько иная) станет полномасштабной – можно будет в полной мере говорить своеобразной «жандармизации рабочих».

 

Печально знаменитый Георгий Гапон, рассказывая о своих встречах с Зубатовым, подытожит суть дела: «Эти /рабочие/ союзы – хитрая ловушка, организованная полицией… Организаторы, с помощью тайной полиции… предоставляют рабочим ограниченное право собраний, но во время разговоров агенты выуживают наиболее интеллигентных и передовых, которых потом арестовывают. Таким образом, они надеются отнять у движения его естественных руководителей…»

 

 

Если и была у готовящего выставку Дмитрия Чеснокова мечта, то она касалась жандармских бумаг Зубатова, которые перевез на Лубянку из петербургского «Фонтанного дома» Дзержинский.

 

В апреле 1898 года на имя великого князя Сергея Александровича была составлена докладная записка. «Пока революционер проповедует чистый социализм, с ним можно справиться одними репрессивными мерами; но когда он начинает эксплуатировать мелкие недочеты существующего законного порядка, одних репрессивных мер мало, а надлежит немедля вырвать из-под ног его самую почву».

 

 

Этой почвой и были те мелочные поборы, какие практиковались на всех российских заводах – например, те же расчетные книжки за плату, вызвавшие бунт в Златоусте. К апрелю 1898 года Зубатов уже имел большой опыт по пресечению деятельности революционных групп в Москве, Минске, Киеве, Харькове (кстати, «харьковский след» для Урала оказался весьма актуален – многие горнозаводские «зачинщики» были в свое время студентами харьковского университета).

 

Теперь, если мы вернемся к златоустовской забастовке и разгрому в марте 1898 года кружка Тютева, то можем представить, какое доказательство правильности выбранного «профсоюзно-полицейского» пути были в руках у Зубатова. В Златоусте «обкатывалась» его смелая (по тем временам) полицейская мысль.

 

Впрочем, есть еще одно хронологическое совпадение, вряд ли случайное в свете всего сказанного. Забастовка в Златоусте началась весной 1897 года, а уже 2 августа появился специальный циркуляр министерства внутренних дел, согласно которому любые забастовки рассматривались как уголовное преступление, а их участники, соответственно, приравнивались к уголовникам со всеми вытекающими отсюда последствиями.

 

Между тем, забастовка в Златоусте легально продолжалась и организованно завершилась лишь осенью удовлетворением целого пакета экономических требований, причем, ни один из рабочих депутатов (а их было более 60-ти) не был арестован.

 

В Златоусте, по сути, спецслужбами была совершена провокация в чистом ее виде – сознательное нарушение существующих законов с определенной целью: выявить подпольные революционные связи. Это, как показало «раскручивание» златоустовского следственного, и было блестяще осуществлено…

 

 

Когда Пушкин играл в карты, Гоголь писал «Вечера на хуторе близь Диканьки». История подобным образом, конечно, не пишется. Но если и говорить о вдохновении историка, то его источник – именно такие сопоставления, когда чувствуешь, что никак не позволительно изымать златоустовские революционные события из общероссийской реформы жандармских управлений.

 

Сейчас уже невозможно доподлинно установить, были ли события в Златоусте действительно разыграны по «московскому сценарию». Но и не учитывать изменившийся в 1896-98 годах фон политического сыска мы не можем.

 

Впрочем, оставим все сказанное на правах версии, предположения. Может быть, когда-нибудь в пожелтевших архивах Лубянки и отыщется златоустовский след гения политического сыска…

 

Вячеслав ЛЮТОВ Олег ВЕПРЕВ