Покоя нет… Каждый век приносит России свои потрясения, свои волнения, словно без этого невозможно существовать, жить на наших бескрайних просторах. ХIХ век, с виду вполне мирный насчет бунтов, на деле кипел изнутри, прорываясь жгучим паром то в одном месте, то в другом. Памятным событием, наделавшем достаточно много шуму по горнозаводскому Уралу и грозившему превратиться в настоящее заводское неповиновение властям, стало «Кыштымское дело» - крупнейшее «профсоюзное» волнение 1822-23 годов.

 

Введение своего златоустовского полицейского округа, казалось, должно было оберечь окружные заводы от подобных волнений, попавших, к тому же, на заметку к самому императору Николаю. Впрочем, именно кыштымский «рабочий бунт» предопределил характер работы тайной полиции на Южном Урале вплоть до конца 1880-х годов, когда поднялись первые побеги революционного движения. Именно поэтому мы решили сделать «нелогичный» шаг и нарушить хронологию нашего повествования - Николай I, собственно, и снимал те плоды, которые вызрели в эпоху правления его старшего брата Александра I.

 

Площадь в Кыштыме

 

Хронологию кыштымских волнений восстановить легко - благо, сохранился и опубликован журнал Особого комитета, организованного Александром I для ведения политических следственных дел и который позднее станет основой для создания III Отделения. Записка, внесенная в Комитет, была составлена непосредственно по рапортам и донесениям спустя месяц после подавления волнений.

 

Причина волнений на заводах Л.И. Расторгуева - Каслинском, Верхне- и Нижне-Кыштымских, Нязепетровском, Шемахинском - оказалась не слишком нова. В 1819 году разразилась засуха, и все Зауралье, главный поставщик хлеба, оказалось на грани голода. Не изменилось особо положение и в последующие два года. Хлебные запасы в заводских магазинах были исчерпаны, и купить зерно на рынке было не на что, так как зарплата заводским рабочим задерживалась сверх меры.

 

18 февраля 1822 года заводские крестьяне написали исправнику Каслинского и Кыштымских заводов прошение: «Находясь мы в ведении господина своего /Л.И. Расторгуева/ уже с давнего времени и поныне, по распоряжению конторы все возложенные на нас заводские работы выполняем в самой точности без отлагательства, за которые по положению не только надлежащей платы, но и пайкового провианта в свое время не получаем, отчего доведены до крайней с семействами своими бедности... Об удовлетворении сей бедности хотя и просили управляющих заводом неоднократно и напоследок уже неотступно, но они от того отказывали то неимением денег, то угрозами и некоторых били... Напоследок довели общество обратиться теперь к вашему благородию и покорнейше просить взойти в рассмотрение сих обстоятельств и к выдаче следующей по положению платы и пайкового провианта...»

 

Прошение, естественно, осталось без ответа, и спустя полмесяца, в начале марта 1822 года, как свидетельствует журнал, «мастеровые в числе 54 человек, оставив самовольно заводские работы, явились в Екатеринбург с жалобою на недоставление им с семействами нужного содержания и неудовлетворение заработными платами... люди сии не оказали никакого буйства и по уверении их в непременном получении удовлетворения возвратились в завод».

 

Горное правление, нужно сказать, признало справедливость требований мастеровых и приняло дело к рассмотрению. Дело рассматривалось по русскому обыкновению - долго и неповоротливо. Мастеровые сидели впроголодь еще два месяца, а в начале мая 1822 года на заводы прибыл берг-инспектор. Приехал налегке, без обоза с провиантом, но с целью провести следствие по жалобе. При этом передал обещание Расторгуева не только переселить неугомонных мастеровых на отдаленные заводы, но и «совсем пожертвовать ими казенным заводам для избежания неприятностей от них жалоб».

 

Эта формула «не нравится - никто не держит» тогда привела к «величайшему шуму и грубости в заводах». Несмотря на увещевания берг-инспектора, 102 человека снялись с места и снова отправились в Екатеринбург, «где и были взяты под присмотр».

 

1 августа 1822 года Александр I утвердил Предписание, согласно которому, с одной стороны, заводчику Расторгуеву был поставлено «в непременную обязанность давать заводским людям такую за работу плату, чтобы они, невзирая на нынешнюю дороговизну, могли содержать и пропитывать себя с семействами безбедственно». Причем, оговаривалось, что норма пайка не должна быть меньше, чем на казенных заводах, а при неисполнении данного предписания заводы будут переданы в казенное управление.

 

Л.И. Расторгуев

 

С другой стороны, наказывались и ищущие справедливости мастеровые: «Главных зачинщиков своеволия и неповиновения /4 человека/ предать немедленно суду для поступления с ними по всей строгости законов, остальных же затем 98 человек, следуя правилам полицейского исправления наказать... и водворить их с семействами на казенных Богословских заводах».

 

Это распоряжение о переселении и стало причиной активного возмущения рабочих. Как только в начале декабря для выполнения предписания прибыли в завод заседатель земского суда, заводской исправник, поручик этапной команды и отряд казаков, «мастеровые в многочисленности собрались перед заводскою конторою, имея под полами куски чугуна и каменья». Как свидетельствует журнал, «мастеровые, оказав чиновникам грубости, а малочисленной военной команде небрежение и насмешки, заключили тем, что если станут наказывать и переводить их, то они выжгут весь завод так, чтобы и следа их пепелищ не осталось».

 

Ситуация вышла из-под контроля сразу же. Заводской исправник Щедров был немедленно арестован (его продержат под арестом два месяца), следом за ним под «крепкий караул» попали статский советник Федоровский и подполковник горной инвалидной команды князь Ураков (их, правда, отпустили через трое суток), в завершении заседателю земского суда Кашину были «причинены побои, от коих он сделался болен».

 

Руководила всем заводским неповиновением «мирская изба» под началом «главного зачинщика возмущения» Климентия Косолапова, «бойкого говоруна», который, к тому же, пригрозил властям, что «под распоряжением своим имеет уже до 8 тысяч человек, а к обороне бунтующих собираются им разные орудия».

 

На подавление открытого и организованного бунта «работных людей» в войсках не скупились. 6 февраля 1823 года прибыл командированный оренбургским военным губернатором под начальством полковника Мистрова Троицкий гарнизонный батальон численностью в 1000 казаков, следом за ним на Каслинский и Кыштымский заводы прибыли отряды из Перми и Верхнеуральска. Мятежные крестьяне были усмирены - кто наказан палками, кто плетьми; самого Косолапова заковали в кандалы и отправили в Екатеринбурский острог (откуда он, кстати, бежал и даже скрылся в горах; он был застрелен при попытке его задержания). Князь Ураков со своим пермским отрядом еще долго оставался в округе, «налаживая исправление» мастеровых.

 

Волнения на заводах стоили очень дорого и самому заводовладельцу - Льву Расторгуеву - он скончался 10 февраля 1823 года в Екатеринбурге от апоплексического удара. После его смерти наследницы - жена и две дочери - благо, не разорили заводы, как это обычно бывает при дележе имущества. Более того, сразу после смерти Расторгуева заводы формально были взяты под казенное управление.

 

Формальность заключалась в том, что горный чиновник, по сути, на заводах ничего не решал - полновластным хозяином Каслей и Кыштыма оказался находящийся в тени Григорий Зотов (свекор младшей дочери Расторгуева). Он во многом выправил положение на заводах и даже добился возвращения их в частное владение. Для заводского люда это стоило очень дорого - жестокость по отношению к ним оказалась даже большей, чем прежде, и за Зотовым навсегда осталось прозвище «кыштымского зверя».

 

Впрочем, у Зотова был, хотя и очень недолгое время, всемогущий покровитель - Александр I, приехавший осенью 1824 года в Екатеринбург...

 

Император остановился в великолепном доме Расторгуева, перешедшем позднее к его зятю, купцу Петру Харитонову. Вообще, об этом доме, до сих пор сохранившем в народе название «харитоновского», ходило много легенд. Большей частью они касались подземных ходов, подвалов, тайников, застенков. При Расторгуеве дом был одним из старообрядческих центров, в котором в тайных молельнях совершались богослужения, а подземные переходы выводили в отдаленные и глухие углы огромного сада.

 

 

При Харитонове старообрядческая аскеза ушла в прошлое, уступив место всевозможным гуляниям, шумным кутежам и оргиям, но «потаенная» жизнь дома сохранялась. Так, старый садовник Харитоновых признался перед смертью, что «загубил по приказанию хозяина много людей в подвалах дворца, открыв люк, выходящий в парковое озеро, и что были среди них и фальшивомонетчики, и крамольники, и даже прятавшиеся от глаз властей старообрядцы». Этим «скромным» свидетельством, по сути, признавалось наличие собственных спецслужб и хозяйских «внесудебных полномочий».

 

Александра I по казематам, понятно, не водили. Утром 26 сентября он встречался с главным начальником уральских горных заводов, прочими чиновниками горного ведомства, а также с владельцами и управляющими частных заводов. Среди последних оказался и Зотов, причем, данная ему аудиенция длилась с «нарушением регламента» для таких встреч и для таких персон - слишком долго: более полутора часов.

 

Фрагмент беседы (весьма, кстати, показательный) привел со слов Зотова в своих воспоминаниях лейб-хирург Д.К. Тарасов. «Сегодня Бог благословил меня величайшим счастьем в моей жизни, - рассказывал ему Зотов. - Император спросил, кто я и откуда родом... /Я ответил, что/ родился и вырос здесь, на заводе, был криничным мастером, старался практически изучать горное дело, приобрел доверенность заводских людей и владельца, который поручил мне главное управление всеми заводами.

- Чем ты теперь занимаешься?

- Некоторыми собственными делами, но в особенности восстановлением упадших заводов Расторгуева, доставшихся в наследство двум его дочерям...

- Я слышал, что ты держишься раскола и упорствуешь в нем?

- Не смею скрывать перед Вашим Величеством, что я старообрядец. Но в нашем обряде ничего нет вредного, а тем более противного православной церкви. К нам перешло это от отцов наших. Из усердия к церкви мы построили для служения каменный храм, отделали и украсили его, но нам не позволяет Епархиальное начальство поставить святые кресты на главы этого храма.

- Я позволю Вам поставить кресты на главах храма Вашего...»

 

В завершении разговора император, как об этом сообщил Зотов, простил и повелел возвратить на расторгуевские заводы выселенных за волнения 90 человек заводских людей взамен на его, Зотова, поручительство «за доброе поведение этих несчастных, которые по возвращении всю жизнь будут благословлять имя великого нашего Монарха».

 

Следствие по делу о кыштымских волнениях, таким образом, было прекращено. Впрочем, оно было бы временно прекращено и без благосклонности Александра I к приказчику - через год, после смерти императора, Российский престол испытает серьезные потрясения, когда на Сенатской площади раздадутся выстрелы. Будет явно не до того, чтобы выносить сор из кыштымской «мирской избы»...

 

Александр I

 

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ