«Благими намерениями вымощена дорога в ад», - так когда-то говорилось в Библии. С веками эта библейская мудрость, покочевав немало по России, выродилась во вполне понятную и привычную нам поговорку: «Хотели, как лучше, получилось, как всегда...»

 

Нет, право слово, это уже традиция! Мы настолько привыкли к тому, что если, к примеру, та же Государственная Дума или законодатели рангом пониже готовят новый законопроект, призванный улучшить наше существование, значит, нужно готовиться к худшему. Подобный феномен объяснить трудно, но найти исторические аналогии вполне возможно.

 

Есть одна уездная челябинская история, происшедшая полтора века назад - в 1843 году; история крестьянская, деревенская, история, которая словно призвана узаконить особое состояние русской души, всегда готовой ощетиниться вилами и копьями и пойти беспощадным бунтом, даже если какая-либо реформа готовится ей во благо.

 

Крестьянский бунт в Челябинском уезде в 1843 году у всех исследователей проходит под двумя ключевыми эпитетами: «нелепый» и «темный». Челябинский, Шадринский, Камышловский, Ирбитский, Курганский уезды, где на начало 1840-х годов крепостных крестьян совершенно не было, а все налоги выплачивались натуральным продуктом, буквально захлестнула некая волна безумия, объяснить которую не только государственной, но даже и обычной логикой весьма сложно.

 

Бунт оказался связан с именем нового министра земледелия при николаевском правительстве Кульнева, который энергично занялся улучшением быта крестьянства, ознакомлением их с новыми сортами пшеницы и ржи и новыми методами обработки земли. Иными словами, попытался внести просвещение в массы, причем, на фоне земельной реформы с новыми наделами. Вот только о «плодах просвещения» господин Кульнев пока не ведал.

 

Весной 1842 года Оренбургская казенная палата, выполняя распоряжения министерства, разослала по волостям для бесплатной раздачи крестьянам лучшие семена, предложила провести на местах общественную запашку (на случай голода) и даже выстроить общественные хлебозапасные магазины. В некоторых волостях появились даже новые станки для выработки холста.

 

«Темные» крестьяне восприняли все нововведения самым нелепым и неожиданным для правительства образом - мол, их, крестьян, готовят к новой крепости и новому помещику, который вот-вот должен приехать. По уездам пошел ропот - да и чем иным можно было объяснить столь «безвозмездное радение» за их, крестьянские, поля и промысел.

 

В 1843 году новая напасть - вышел указ об обязательном разведении картофеля, этого «антихристова яблока», по мнению старообрядцев. А так как раскольники составляли значительную массу населения и были достаточно образованы по сравнению с другими, то к ним и прислушались в первую очередь. Новая «картофельная» политика и стала тем детонатором, который вызвал взрыв. Крестьяне взбунтовались, взяли вилы. В деревнях собирались многочисленные сходки, на которых объявлялось, что лучшие земли под «чертово яблоко» никто отдавать не будет, а подлинные указы чиновники прячут у себя в столах и все лгут. А потому казаков, которые силой насаждали картофельный указ, следует бить нещадно...

 

 

 

Как видно из архивного следственного дела полкового правления Девятого оренбургского казачьего полка (в 1917 году с этого дела был составлен доклад для Ученой оренбургской архивной комиссии), уже через день после начала активных крестьянских выступлений, 3 апреля полковник Аржанухин получает срочное донесение от управляющего Челябинской казенной палатой: «По случаю усилившихся беспорядков между государственными крестьянами Челябинского уезда до высшей степени, я довожу о том с эстафетой до сведения Господина Оренбургского военного губернатора /Обручева/, и потому, на случай, если бы Его Превосходительству угодно было употребить на то близь расположенные войска, я долгом считаю предварить о том Ваше Высокоблагородие. Управляющий Николай Львов».

 

В этот же день Львову пришел ответ: «Приказываю тебе приказать воинским чинам станицы, не исключая и состоящих во внутренней службе, дабы они на случай могущего последовать распоряжения к выступлению для усмирения тех крестьян были готовы, а также огнестрельное оружие было бы в готовности и полное число боевых снарядов».

 

Стоит сказать, что весть о боевой готовности уже к вечеру этого дня прошла почти по всем казачьим частям, стоящим в уезде. Между тем, на согласование ушла почти неделя, прежде чем все войска, назначенные для усмирения крестьян, были поделены на три отряда и каждый из них, получив свою задачу, сформировал бы кольцо вокруг бунтующего уезда. 16 апреля отряды казаков выступили в количестве 200 человек каждый при артиллерийских орудиях. Возглавляли операцию есаул Севастьянов, полковник Раден, генерал граф Цукато под общим руководством генерала Обручева, отдавшим приказ о наступлении 22 апреля и расписавший действия каждого отряда и даже нижних чинов.

 

Вообще, продвижение бумаг в «бестелеграфном» и «бестелефонном» апреле 1843 года можно назвать уникальным. Как следует из дела, на местах все бумаги передавались экстренно нарочными казаками, для чего была устроена «летучая почта» - своеобразные блок-посты через каждые 10-15 верст. На каждом посту находилось четыре казака, один из которых был дежурным, днем и ночью с оседланным конем.

 

«Едва только с соседнего поста прискочет казак с эстафетой, как этот дежурный, получив пакет, на всем карьере мчится дальше, а его место уже занимает следующий казак, оседлавший своего коня и готовый скакать с новой бумагой». К слову, на подобные посты назначались лишь «благонадежные и доброконные казаки из старых станиц» - казаки, поступившие недавно из крестьян, к эстафете не допускались.

 

Подавлением восстания руководил сам «начальник края» генерал Обручев, причем, быстрота и решительность действий во многом оправдывалась прежним пугачевским призраком - не дать восстанию разрастись. Вооруженную силу пришлось применить лишь в исключительных случаях; в основном же казаки ограничились плетьми, равно как и скорым судом, проведенным экзекуционной комиссией. К началу мая выступления крестьян в Челябинске, Кургане, Куртамыше было подавлено, а наиболее рьяные «отказники от картошки» препровождены в тюрьмы...

 

Во всей этой истории остается открытым вопрос - как же так получилось? Нет, внешняя канва вполне определенна и понятна, но в глубине... Так и просится на страницу финальная фраза из «Покровских ворот» - «Осчастливить человека против его желания нельзя». Вот только неясно: то ли властям свое счастье девать некуда, и они страстно мечтают им поделиться, то ли мы бежим от счастья, как николаевский крестьянин от «чертова яблока»...

 

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ