Михаил Пришвин, рассказывая о главном северном старообрядческом центре России - Выговской пустыни, - приводил весьма примечательную петровскую историю. «Когда Петр Великий, в котором многие раскольники видели антихриста, появился в выговских дебрях, то их охватил такой ужас, что некоторые хотели бежать, а некоторые, по примеру отцов, принять огненное страдание. В часовне уже были приготовлены смола и хворост. Все пребывали в неустанной молитве и посте. При переправе через Выг Петру, конечно, донесли, что тут недалеко живут раскольники.

- А подати платят? - спросил он.

- Подати платят, народ трудолюбивый, - отвечали ему.

- Пусть живут, - сказал Петр.

"И проехал смирно, яко отец отечества благоутробнейший...»

 

Проехал, действительно, смирно, но, учреждая в 1718 году Тайную канцелярию розыскных дел, не забыл создать при ней специальную комиссию по расколу, первый образчик российской политической тайной полиции, своеобразный «идеологический отдел», информировавший обо всем, что происходит в скитах и старообрядческих общинах, как Сенат, так и Синод.

 

История раскола сложна и противоречива, и сегодня уже сложно понять «масштабность причин», которые, начиная с 1660-х годов, поставили в оппозицию и церкви, и государству почти 16 млн. человек (10 процентов населения России на начало ХХ века).

 

Да, согласно церковной реформе патриарха Никона, которая ради единого богослужения перекладывала разноречивые «древние русские чины» на греческие образцы, «двуперстное знамение было заменено трехперстным, сугубая (двойная) аллилуйя - трегубой, имя Исус - на Иисус, хождение во время службы «по солнцу» - на противоположное». Да, были ошибки в исправлении книг – «редактор просмотрел» и поставил один стих вперед другого. Да, сокращался порядок службы, обряд ужимался, некоторые песнопения заменялись другими или изымались вовсе (в современной же нам России заменили один гимн другим - и никакого раскола не произошло). Разве это повод?

 

Продолжая рассказ о поморских старообрядцах (именно это согласие доминировало на горнозаводском Урале), Пришвин пишет: «В Повенце был князь Меншиков для устройства железоделательного завода. Место завода было выбрано возле Онего на реке Повенчанке, а в Выговскую пустынь был послан указ, в котором говорилось: «Его императорскому величеству для Шведской войны нужно оружие, для этого устраивается завод, выговцы должны исполнять работы и всячески содействовать заводу, а за это им дается свобода жить в Выговской пустыни и совершать службу по старым книгам».

 

 

Это было замечательное и уникальное именно с точки зрения государственной безопасности решение Петра I. Действительно, на памяти Петра Великого оказалось слишком много событий, которые, казалось бы, должны были лишь усилить репрессии в отношении старообрядцев. Это и знаменитая осада Соловецкого монастыря, и крупнейшее восстание казаков-старообрядцев на Дону, чуть было не переросшее в настоящую гражданскую войну, и мятежные стрельцы, чье «смятение в вере» было использовано политической оппозицией.

 

Петр, естественно, помнил и то, что гонение на раскольников начал его отец. Главным поводом к пересмотру «раскольничьей проблемы» стало не столько уничтожение старообрядцев, сколько их самоуничтожение. Знаменитые и кажущиеся дикими гари 1680-90-х годов прошли по всей России. «Крестьяне горели в избах и овинах, сжигались целыми семьями и деревнями, уходили в лес и там горели в морильнях, перед запалом причастившись изюмом. По словам официальных донесений, ничто не помогало против этой ужасной эпидемии...

 

 

Горели сотнями и тысячами (так, только с проповедовавшим по Уралу тобольским чернецом Данилой сожглось 1700 человек); по приблизительному неполному подсчету, количество сгоревших к концу ХVII века достигло почти 9000 человек - цифра по тогдашнему масштабу огромная». Теперь уже царские указы не предписывали карать отступников, а напротив, «смотреть и беречь их накрепко и жечься им отнюдь не давать...» В «дым» уходили образованные люди того времени, хорошие мастеровые, крепкие и добротные семьи. Любое новое усиление давления на старообрядцев могло бы привести к национальной трагедии.

 

Сегодня можно почти с уверенностью говорить, что ее предотвратила экономическая логика Петра. И ярче всего она выражена в истории уральских заводов. Переселение старообрядцев на Урал шло двумя путями. Первый поток - с Выговской пустыни (поморцы-беспоповцы) - нашел пристанище в Висимских лесах и на озере Таватуй, о чем, в частности, свидетельствовали тайные рапорты Верхотурского воеводы. Известно также, что рука об руку с Акинфием Демидовым работал видный выговский расколоучитель Гаврила Семенов, который не только организовывал на заводах поморские общины, но и, хорошо знакомый с рудознатным делом, вел разведку медных руд на Алтае. Демидов со своей стороны «повсегодно» помогал «ово хлебом, ово деньгами» выговскому братству.

 

Другой поток шел с Волги, с Керженца. Здесь, в Керженских лесах и болотах, еще на рубеже XVII-XVIII веков образовалось более 70 скитов старообрядцев-поповцев, причем, в их руках оказались главные поволжские торговые связи и основные судостроительные верфи на Волге, Оке и Каме. Несколько кержацких семей присмотрели Иртяшские озера - задолго до того, как там появился купец Коробков с первым планом Каслинского завода.

 

Несмотря на различие в согласии, уральских старообрядцев (поморцев, кержаков, софонтиевцев) очень быстро «примирил» в начале 1720-х годов Василий Татищев, который в свое первое «уральское кураторство» выступил с карательной экспедицией. Тогда на Урале прошло несколько самосожжений. Между тем, на первом уральском соборе старообрядцев, который состоялся в 1723 году на реке Ирюм (Зауралье), об этом нет даже упоминания. Зато в решениях собора, что показательно, прослеживается вполне лояльное отношение к государственной власти. По меньшей мере, Ирюмским собором предписывалось «уплачивать установленный двойной подушный оклад, носить указное платье», и вообще «власть земную не оскорблять, но молиться за них и дары им приносить».

 

Этот парадокс можно объяснить двумя вещами: во-первых, уральские старообрядцы уже успели крепко прикипеть к динамично развивающимся заводам и, во-вторых, в действиях самой государственной власти в отношении раскольников исчезла «религиозная составляющая». Петровская Тайная канцелярия, в задачу которой входил розыск беглых раскольников, выполняла, по сути, функцию налоговой полиции и взимала со старообрядцев двойной подушный налог, а позднее и налог за бороду. Причем, согласно «государевым установлениям», надлежало «не чинить жертв» среди раскольников, чтобы «не было казне убытку», и даже разрешалось оставлять старообрядцев при заводах на жительство «впредь до указу».

 

Проходившие в первой трети ХVIII века переписи всех «пришлых» на уральские заводы легализовали таким образом целые общины. Уставшие от бегства от антихриста старообрядцы оседали на демидовских заводах и окрест них, отрабатывали подушный оклад взамен на свою относительную (и, как покажет время, весьма зыбкую) свободу. Но многие так и продолжали оставаться в лесных скитах вокруг заводов.

 

В том, что розыскные отряды на местах, да и сама Канцелярия главного правления сибирских и казанских заводов, были прекрасно осведомлены о местоположении раскольников, сомневаться не приходится - по меньшей мере, система доносительства развивалась не хуже металлургического производства. Так, согласно документам в делах Преображенского приказа, трех тагильских стариц - Платониду, Досифею и Варсонофию - удалось арестовать по доносу беглого холопа. Не прошло и двух месяцев после прихода с Волги старообрядческого инока Никифора, как власти уже были проинформированы о том, что «при селении Бобровка устроены скиты для пришедших староверов». Столь же стремительно узнали о некоем Максиме, пришедшем в Черноисточинские скиты, где был пострижен священноиноком Иовом.

 

 Разрабатывались целые операции. К примеру, поручик Брант с командой солдат извещал о новой «оперативной разработке» митрополита Тобольского Антония: «Близ Демидова заводов на речке Сулеме пустыня раскольническая, в которой корень суеверия. Надлежит от епархии для разорения оной послать тайно, чтобы никто прежде не уведал...» Тогда удалось поймать более 80 раскольников «обоего пола» и препроводить их в Тобольск.

 

В принципе, как писал в своих исследованиях по уральским старообрядцам Н.Г. Павловский, «жизненный опыт уже тогда показывал, что если начинает действовать команда по захвату беглых раскольников, то выявить без предварительной наводки лесные укрытия особого труда не составляло». Иными словами, куда ни кинь - везде в скит попадешь. Парадоксальная петровская установка «раскольников ловить, но не трогать - пусть живут» сыграла, пожалуй, главную роль в том, что особого служебного рвения на местах не было.

 

 

Прибывший на смену Татищеву Вильгельм Геннин никаких радикальных мер в отношении старообрядцев принимать не стал. Да и сам Татищев, вернувшись в 1734 году и через год предпринявший «массовую выгонку старообрядцев из лесов», исполняя указ императрицы Анны Иоановны, весьма неумело собравшейся искоренить раскол, был уже не тот, что прежде. Он понимал, что карательные экспедиции против «лесных жителей» и тем более против заводских старообрядцев, ни к чему иному не приведут, как к нарушению инфраструктуры края. Наконец, весной 1751 года Берг-коллегия издала указ, согласно которому «всех обретающихся на заводах прикащиков, и мастеровых, и работных людей, и крестьян судом и расправою из Сибирской губернской канцелярии не ведать».

 

 Вот и не ведали, смотрели сквозь пальцы. Павловский приводит две показательные и весьма занятные истории об арестах старообрядцев, проведенных рьяным «инквизитором» священником Дмитрием Лапиным, который практиковал налеты на старообрядческие дома, согласно своим агентурным сведениям. Так, ему удалось арестовать двух стариц Веру и Евгению и привести их в Нижнетагильскую заводскую контору, чтобы переправить затем в Невьянск. Пошел Лапин за кандалами, но приказчик его «матерно бранил и ис той канторы вон прогнал, и оных желез не дал». Только после «вмешательства» Главной Невьянской конторы стариц удалось все-таки привести и приставить к ним охрану.

 

 Затем из конторы пришло донесение: «Поутру ис тех караульщиков /один/ пошел к коням, а со старицами остался Ленков, который вздремал, а старицы в то время, открыв окно, неведомо куда бежали». Из примет стариц следовало, что одной было лет пятьдесят, другой, полной, с опухлыми ногами, свыше восьмидесяти. Еще веселее история со старцем Тимофеем Кожевниковым. За десять верст до Невьянска два его провожатых решили накормить лошадей. Пока двое ходили за лошадьми, третий стал смазывать телегу. В это время колодник и сбежал. «Означенного пришлого около того места сыскивали накрепко, токмо сыскать не смогли». «Шустрому старцу», согласно записи в Тагильской конторе, «отроду болше ста лет, а сколько болше, подлинно сказать не упомнит...»

 

Когда Д.Н. Мамин-Сибиряк писал о том, что «все заводское дело на Урале было поставлено раскольничьими руками», он не ошибался - именно старообрядцы, спасенные когда-то трезвым расчетом Петра Великого, составили основу горнозаводского края и обеспечили его экономическую стабильность. Этому способствовало и относительно спокойное житье раскольников на Урале - разгром старообрядческих общин произойдет много позднее, при Николае I...

 

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ