Мы живем в уникальное время – время роковых потрясений и испытаний человека на прочность. Тем более, когда единственное градообразующее предприятие, источник средств к существованию, останавливает цеха. Во время одной из поездок по горнозаводскому Уралу нам рассказывали, к примеру, о том, как жители Юрюзани, когда остановился «по случаю банкротства» единственный в городе завод, пекли хлеб с отрубями и уходили из ледяных квартир в землянки, чтобы хоть как-нибудь пережить зиму. Кто-то перебирался в соседний Трехгорный, кто-то обосновался с примитивным лотком на федеральной трассе, кто-то...

 

Впрочем, ситуация не нова. Когда «завалился на бок» Каслинский машзавод, горожане перебивались тем, что удалось сторговать на КПП Озерска и Снежинска. Когда возникла угроза передела собственности на Кыштымском медеэлектролитном заводе, почти весь город - из страха - вышел на защиту своего предприятия. Примеров можно приводить много, и все они своими корнями уходят в тот горнозаводской уклад, который складывался веками и который, сидя в промышленном Челябинске или таком же промышленном Екатеринбурге, не понять...

 

Административные губернские центры от горнозаводского края отличались всегда, подобно тому, как столицы отличаются от провинции. Павел Бажов вспоминал, как ребенком приехал в Екатеринбург учиться: «Сразу стало видно, что тут не по-нашему живут. У нас обычно двор и семья было одно и то же. Жильцы, т.е. кровно не связанные с семьей, были большой редкостью. Кроме того, для меня привычно, что всякий житель с какого-нибудь боку к заводу привязан. Тут выходило совсем по-другому».

 

Поставить окончательный диагноз горнозаводскому мышлению вряд ли получится, но обозначить симптомы - дело вполне реальное. «Привязанность с какого-нибудь боку к заводу» - не просто главная черта промышленного Урала. Это особая психология, особый миропорядок, любое, даже незначительное нарушение которого кажется настоящей катастрофой. Он выстраивался долго и основательно, подобно могучим венцам в доме гоголевского Собакевича - на века.

 

Вообще, памятники промышленной культуры - до сих пор на многих уральских заводах сохранились прежние каналы, плотины, строения, фундаменты цехов - свидетельствуют о том, что экстенсивный путь развития завода, его расширение («расползание»), был нам не свойственен. Каждый завод, как правило, выстраиваемый в поймах рек для бесперебойного в течение года снабжении водой, имел несколько «технологических слоев». Как только появлялась новая технология, большей частью заимствованная с Европы, или вводились свои технические новшества, завод попросту перестраивали в пределах его усадьбы – «снимали» старые цеха и на том же фундаменте возводили новые.

 

Этим, в частности, объясняется современная «компактность» промышленного горнозаводского края, в отличие от «степного» крупномасштабного челябинского или магнитогорского строительства. Принцип горноуральского архитектурно-производственного мышления – «движение вовнутрь, а не вовне» - вполне объясняется... обычным острогом.

 

Тот же Невьянский завод, ставший, по сути, моделью для строительства других, изначально являлся острожной крепостью с надлежащими пушками и солдатами и имел свойственный замкнутому острожному пространству уклад. Так, помимо защищенных заводских корпусов, в Невьянской крепости находился господский двор и заводская контора. «Во дворе размещались людская, конюшни, каретный сарай, погреба, бани. В остроге были рынок и лавка для продажи заводских изделий, постоялый двор для приезжих знатных людей, сад, оранжерея и даже сарай для содержания зверей. Внутри крепости имелась деревянная церковь».

 

 

 

Хозяйственное мышление не ограничивалось заводским делом. Об этом свидетельствует и «продовольственная защита» - так, наученные горьким опытом с доставкой продуктов на заводы, Демидовы ратуют за ведение приусадебного домашнего хозяйства, для чего даже выписывают из Германии специалистов-овощеводов или привозят из Голландии коров (так была выведена знаменитая тагильская порода).

 

Наконец, Демидовы даже идут на то, что останавливают производство на время сенокосной недели (одно из таких распоряжений датируется 1727 годом). Если мы попытаемся нарисовать городской пейзаж - Кусы, Каслей, Кыштыма, Юрюзани, Сима - то неизбежно получим множество частных домов, хоть в два окна, но с огородом, причем, заводчан вряд ли заманишь в «скворечники со всеми удобствами».

 

В итоге на уральских заводах формируется та система хозяйствования, которая будет названа экономистами и историками «автаркической». Ее главными чертами становятся замкнутость, самодостаточность и самоудовлетворенность (к слову, именно на этих принципах основаны все современные ЗАТО - закрытые административно-территориальные образования).

 

Особой чертой демидовской империи был своеобразный «демократизм сословий» заводского люда и достаточно бережное, несмотря на жестокость самого времени, к нему отношение. Это уже удивительно само по себе, и идет вразрез с привычными штампами о «беспросветной эксплуатации и издевательством над людьми со стороны заводчиков».

 

К слову, одной из причин вечных стычек с горным начальством (в лице Василия Татищева, например) было бегство казенных мастеровых: к «частным» Демидовым уходили за «лучшей жизнью». Что Никита Демидович, что его сын Акинфий на хороших мастеровых никогда не экономили - строили им дома, платили хороший заработок (уже тогда практиковалась как сдельная, так и повременная оплаты труда) - в среднем не ниже 30 рублей в год (приказчики получали 200-300 рублей). Кроме того, поощряли инициативу в виде единовременных награждений или доплат «для домашней надобности на дрова, свечи и сено». Наконец, некоторым работникам был даже учрежден пенсион по старости в размере годового оклада. Со временем, когда власть на заводах почти всецело перейдет в руки приказчиков, а потомки Демидовых обоснуются в столицах, это отношение изменится - и далеко не в лучшую сторону...

 

 

Подобное обустройство мастерового люда, естественно, отражалось на их поведении. Подобно нынешним японцам, для которых престиж фирмы дороже личности, совершенно недопустимым были какие бы то ни было деяния, направленные в ущерб заводу. Эта «подсознательная защита» и стала основой оборонно-усадебного типа хозяйствования, во многом сохранившем свои черты и сейчас.

 

Оборонно-усадебный тип хозяйствования, подкрепленный серьезными заказами и ответственностью за их исполнение и обильно приправленный разгоревшейся в 1740-х годах конкуренцией, несомненно, диктовал свою «внутреннюю политику» и дозволял определенные «дерзости». К примеру, уктусский подьячий Андрей Гобов, которого Татищев послал в Невьянск для допроса демидовских приказчиков о рудных делах, составил такой отчет: «/Приказчики/ в допрос по указу не пошли, говорили на словах: мы-де господину артиллерии капитану Василию Никитичу Татищеву ни в чем не послушны и дела-де до нас ему никакова нет. И впредь бы-де он, господин, к нам не посылал... А буде впред господин будет к нам какие указы и с кем о чем присылать, и таких-де посылщиков будем за то держать сковаными до хозяина своего Демидова в тюрьме».

 

Одной «демидовской тюрьмой» дело не ограничивалось - строительство новых заводов, разработка месторождений и, наконец, защита своих частных интересов потребовала создать целую систему доносчиков, которые поставляли Демидову информацию обо всем, что происходит в Горной управе (равно как и Татищев через своих осведомителей был в курсе невьянских настроений). Доказательством того могут служить различные истории с перехватом донесений в Берг-коллегию о «самоуправствах» Демидова, хорошо знавшего, кто, что и кому везет.

 

По мере нахождения новых залежей руды, «информационная война» сменялась вполне криминальной, хотя, в глазах Демидовых, вполне оправданной - согласно указам, чей рудознатец найдет месторождение, тем оно и переходит в освоение и пользование. Так, например, «ясашный вогулятин», рудознатец Яков Савин жаловался в 1720 году Татищеву и Блиэру, что Акинфий Демидов близ речки Выя по всем дорогам расставил заставы и предупредил: «ежели станете руды объявлять на Уктусских заводах, то де мы вас бить станем кнутьем и в домны помечем». «Объявленные руды» - богатейшее Высокогорское месторождение, сердце будущего Тагильского завода.

 

Демидов отслеживал «пришлых рудознатцев» и мстил им позднее. Так, в 1737 году вогул Степан Чумпин нашел у горы Благодатной крупный кусок магнитного железняка, с чем и поспешил к горному технику И. Ярцеву. Тот в свою очередь отправился с докладом в Екатеринбург. Узнавший об этом Демидов тотчас выслал вооруженную погоню. Ярцеву и казне повезло - удалось от погони оторваться, новый рудник «застолбить», а Горная канцелярия по такому случаю даже выдала первооткрывателям месторождения премию. Вот только воспользоваться ею Степану Чумпину не удалось - он вскоре был убит при загадочных обстоятельствах...

 

Было бы наивно думать, что кто-нибудь из горнозаводчан осуждал подобную жестокость к пришлым. Как только завод получал нужное количество рабочих рук, «визу» на поселение в нем получить было почти невозможно. Да и свои работники подрастали. К слову, одной из показательных черт усадебно-оборонного демидовского «государства в государстве» являются именно тесные и прочные родовые связи.

 

Характер усадьбы - родового имения - и по сей день сохранил с русского средневековья одну важную отличительную от современного европейского или американского индивидуально-промышленного устройства черту: значимость трудовой семейной династии. «Жизнь, отданная заводу» - это особое горнозаводское мышление, не учитывать которое при организации управления нельзя. Демидовы, равно как и другие уральские заводчики, изначально делали на это ставку, поручая тем же Черепановым или Ушковым разработки сложных технических проектов под «персональную ответственность» и, соответственно, достойно оплачивая (но не отпуская людей от себя) выполненную работу.

 

 Не сидели в «синих чулках» и сами Демидовы. С каждым новым поколением Демидовых «родовая порука» ширилась - сначала в дарованную Петром фамилию вплетались уральские купеческие рода - например, Коробковых (основатели Каслинского завода), Масаловых (основатели Златоустовского завода); затем, по мере развития «семейного бизнеса», сами Демидовы были вплетены в знаменитые российские родословные древа Строгановых, Лопухиных, Карамзиных. Все это, несомненно, защищало горнозаводскую империю и становилось гарантом высоких покровительственных связей.

 

 

Между тем, «привязанность с какого-нибудь боку к заводу» со временем из достоинства превратится в существенный недостаток автаркического характера усадьбы и даже станет одной из проблем обеспечения экономической безопасности. Растущее количество дворов, семейно-заводских гнезд, обернется промышленным перенаселением - именно этот термин будет положен в основу программ революционно настроенных рабочих союзов. И именно с этим нам приходится сталкиваться теперь: зависимость населения от градообразующего завода, не способного обеспечить работой и, соответственно, заработком всех, является серьезной и весьма взрывоопасной социально-экономической проблемой практически всех горнозаводских городов.

 

Естественно, выписать действенный рецепт против синдрома горнозаводского мышления сегодня практически невозможно. Хотя, можно, к примеру, вспомнить о деревнях вокруг «семидесятки», основательно пропитанных «снежинскими выселенцами» за разные провинности; можно рассказать и о том, как в далеком Норильске начинают перенимать «уральский характер» - и всех лишних «неприписанных» к комбинату жителей чуть ли не под конвоем милиции провожать на вокзал. Но, право слово, кадровый опыт заводчиков-основателей, которые модернизировали старые и строили новые заводы, нам много приятнее...

 

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ