Великая Отечественная война стала суровым испытанием и коснулась каждого. И ее тяжелое дыхание чувствовалось задолго до первых боев. «Желаешь мира - готовься к войне». Эта старая поговорка накануне Второй мировой войны находилась под грифом «секретно», поскольку совершенно не отвечала тезису о внезапности и вероломности нападения фашистской Германии на Советский Союз.

 

Между тем, войну все же ждали, к ней готовились. И не только в феврале 1941 года, когда, к примеру, на первых этажах челябинских школ стали устанавливать специальные ванные, дезинфекционные комнаты и медицинские склады. Подготовка началась гораздо раньше и касалась крупнейших промышленных объектов области. Старый промышленный горнозаводской Урал был оставлен как бы «про запас» в виде стратегической площадки для мобильного развертывания военного производства - это доказывает карта оборонных предприятий того времени.

 

В списке ключевых военных заводов еще в начале 1930-х годов, к примеру, значились Тульские и Ижевские оружейные заводы, Ленинградский и Московский орудийные, Брянский и Киевский механические, Казанский и Охтинский пороховые, Харьковский танкостроительный, Московские, Таганрогский и Запорожский авиационные, и еще целый ряд других заводов.

 

Несмотря на обширность списка, уральские заводы (уж они-то во многом сделали славу русского оружия) не упомянуты совершенно. Зато известно другое: наибольшая часть списка позднее, в самом начале Великой отечественной войны, будет эвакуирована на Урал - на уже готовые во многом промышленные площадки.

 

Произойти это в одночасье не могло. Несмотря на отсутствие циркулярных документов, сегодня почти не приходится сомневаться в том, что многие из площадок подготавливались заранее по специальным распоряжениям и, скорее всего, под конкретные предприятия приграничной зоны (иными словами, к примеру, Брянский завод «знал», куда поедет в случае войны).

 

К концу 1930-х годов, когда дыхание войны стало пронизывающим, объекты «двойного назначения» стали появляться повсеместно. К ним подчас относились не только промышленные площадки, но и, к примеру, склады или гаражи. Так, московский завод Электромашин осенью 1941 года разместил все свои цеха в гараже ЧТЗ «Семьстрой». И на Челябинском тракторном «военные разговоры» о «заводе-дублере» велись уже с 1938 года, когда на ЧТЗ приезжали специальные комиссии и специалисты с Харьковского паровозостроительного (читай: танкового и дизельного) завода – искать дополнительную площадку для производства танков.

 

Этого требовали и возросшие объемы оборонной промышленности. К концу 1930-х годов ее доля в валовом доходе составила почти треть. Изменилось и управление промышленностью. С 1939 года руководство оборонными предприятиями, прошедшими к тому времени цифровую кодировку, осуществляли пять отраслевых наркоматов: боеприпасов, вооружений, судостроения, авиационной промышленности и среднего машиностроения (танковое производство).

 

Война, которую ждали, все же пришла неожиданно. Масштабы промышленной эвакуации оказались огромными. Только в Челябинскую область будет эвакуировано около 200 крупных предприятий: Кировский и Харьковский заводы, Московский часовой и патронный заводы, заводы «Калибр», «Электромашина» и «Компрессор»; в Чебаркуль переберется знаменитый завод «Электросталь», в Миасс – автомобильный завод имени Сталина (ЗИС).

 

Список настолько значителен, а темп организации производства «с колес» настолько высок, что ни о чем ином, кроме героизма работников тыла, говорить не приходится. Количество перевезенного оборудования также огромно. Только с Харькова было вывезено свыше 100 эшелонов с оборудованием – станки, прессы, штампы, заготовки, детали, узлы, комплектующие и т.д. В специальных железных ящиках, запломбированных и прикрученных к полу вагона, перевозили сертификаты на оборудование и техническую документацию.

 

Вместе с предприятиями выезжали на Урал ведущие специалисты и их семьи. Для этого в крытых вагонах (теплушках) устанавливались двухъярусные нары и железная печь. Такие вагоны были рассчитаны на 40-50 человек. Эшелоны из Ленинграда и Москвы выходили уже под огнем. Многие москвичи вспоминали, что единственным более-менее безопасным путем эвакуации стало направление на Ярославль, а оттуда через Киров на Урал.

 

Эвакуация предприятий, между тем, проходила далеко не гладко. Не всегда на «высоте» оказывались местные партийные кадры, от которых во многом и зависел успех эвакуации. Легендарный директор ЧЭМК В.Н. Гусаров приводит одну нелестную историю, которая тогда ходила по Челябинску.

 

Накануне войны секретарем назначили некоего Сапрыкина. Он закончил престижный Московский институт стали. «Металлург, он за время своего пребывания в Челябинске так и не побывал на нашем заводе - первом заводе ферросплавов в стране! Отличался Сапрыкин тем, что к нему в кабинет невозможно было пробиться – он буквально «высиживал» человека в своей приемной.

 

Из Тулы на Урал прибыл эвакуированный пулеметный завод, где работал известный конструктор советского оружия Дегтярев. Оборудование разгрузили на железнодорожной станции Уржумка недалеко от Златоуста. Дегтярев ни с кем не мог решить вопрос о выделении места для строительства завода (!), о жилье для размещения прибывших рабочих и специалистов. Несмотря на ряд настойчивых попыток, Сапрыкин так его и не принял».

 

Дегтярев, имевший вторую в стране после Сталина Звезду Героя социалистического труда, сумел доложить о своих бедах Сталину. «Вскоре в Челябинск инкогнито для проверки прибыл заведующий партийным контролем ЦК ВКП(б) Шкирятов. Он представился секретарю Сапрыкина как заместитель Дегтярева и сообщил, что ему необходимо встретиться с «первым» по вопросу о строительстве Тульского завода в Златоусте. Секретарь сообщила, что Сапрыкин занят и не может его принять. Просидев в приемной четыре часа, Шкирятов уже без разрешения вошел в кабинет, и… Сапрыкин перестал быть секретарем обкома…»

 

Если кадры решают все, то Челябинская область ждала Николая Семеновича Патоличева. Блестящий организатор и руководитель, он возглавил Челябинский обком в январе 1942 года. Рассказывали, что он лично побывал на большинстве предприятий, в госпиталях, что ему удалось создать в области особый нравственный микроклимат, помогавший людям работать и не утраченный до сих пор.

 

Одной из важнейших проблем Челябинской области, в отличие от других регионов, стало огромное количество эвакуированных. Наскоро разворачивались эвакопункты. Так, главный металлург ЧТЗ Яков Гольдштейн вспоминал: «Эвакопункт тракторного завода расположился в кинотеатре на 300-350 человек. Мебели нет, даже стульев. Такие же, как мы, скитальцы расположились прямо на полу, на своих вещах, в ожидании решения судьбы. Разносят чайники с заваренным чаем, булочки, бутерброды. Несмотря на скопление многих и многих, относительно тихо. Это не Сталинградская пристань…»

 

К весне 1942 года область приняла почти 500 тысяч человек. Расселялись кто где мог – в бытовках при предприятиях, в общежитиях (которых в ту пору было совсем немного), в основном, на квартирах и в частном секторе. Челябинский горсовет в срочном порядке отремонтировал старые Шершневские дачи. Во всех городах области были введены нормы проживания (расселения) – не больше трех квадратных метров на человека.

 

Многие эвакуированные искали жилье сами – выданные «ордера на подселение» срабатывали далеко не всегда. Один из москвичей, токарь ЗЭМа В. Орлов рассказывал, как они пришли на квартиру: «Хозяева, само собой, не слишком обрадовались нашему появлению. Пришлось показывать направление исполкома. Людей понять можно – у них детей полон дом, а тут еще шестеро чужих молодцов, место им давай. Нары соорудили, как в общежитии».

 

Долгое время люди предпочитали оставаться спать на заводах. В Миассе, например, квартиры эвакуированных оказались за 15 километров от площадки. Зимой автомашины не могли пробиться сквозь двухметровые сугробы – приходилось идти пешком, по пояс увязая в снегу.

 

Люди притирались друг к другу долго. Как свидетельствуют архивные материалы, в конце 1941 года, когда рухнули надежды на скорый исход войны, заметно усилились националистические и антисемитские настроения. Доставалось и евреям, и трудармейцам, приехавшим из Средней Азии, и прибалтам. Под «пресс» попали и москвичи – за свою столичную заносчивость. Например, В. Бирюков в своем дневнике отмечал, как одну из драк спровоцировали москвички, которые, остановившись на улице, стали высмеивать местных женщин, бедно и безвкусно одетых…

 

Первый год эвакуации стал настоящим психологическим горнилом, где плавились человеческие судьбы и характеры вкупе с тяжелейшим бытом. Так, на многих предприятиях великим праздником становилось открытие обычной бани. Не хватало одежды, обуви. Приспосабливались делать ботинки из текстиля на деревянной толстой подошве. У многих эвакуированных не оказалось никаких теплых вещей – и первые уральские морозы оказались невыносимы.

 

Особое внимание уделяли эвакуированным ленинградцам, которые были совершенно истощены. Бывший секретарь Чебаркульского райкома Е. Водовозов вспоминал, как из Ленинграда пришел вагон с детьми: «Довезли не всех. Одних похоронили, других оставили в лагерях. Дети почти все были раздеты, за дорогу так измучены, что ни на что не реагировали, многие из них просто тихо лежали. Женщины брали их на руки, выносили и сами заливались слезами». По ленинградцам были приняты специальные постановления – они ставились на особый учет, им выделялись сопровождающие и дополнительные пайки.

 

Голод стал главным испытанием и в тылу. Ветераны эвакуированных предприятий вспоминали, что завидовали местным жителям – у них было хоть какое-то свое хозяйство, «хоть куры во дворе». На самих предприятиях вплоть до 1943 года, когда появились заводские подсобные хозяйства, были очень скудные обеды. Мучной или крапивный суп на пустой желудок, горькая каша-затируха без капли жира, пареная брюква на второе – это запомнилось надолго.

 

Воспоминания читать тяжело. «Люди умирали не только на фронте, но и здесь, в тылу, - рассказывал ветеран миасского автозавода В. Шепель. – На моих глазах рабочий, отоварившись в столовой хлебом по карточкам за три дня вперед, сразу с жадностью съел половину буханки и, выйдя на улицу, при сходе со ступенек упал и скончался от заворота кишок. Другой, чтобы сохранить семью, лишал себя минимума питания и все уносил домой. Жили они в Сыростане. Однажды, спеша после смены к семье с продуктами, он упал на лесной тропинке в снег и умер от истощения…»

 

Именно в первые полгода эвакуации в военкоматы приходило наибольшее количество эвакуированных рабочих – «лучше умереть на фронте в бою, чем в тылу от голода». Их «заворачивали» и возвращали к станкам. Фронт ждал от них другого – лучших в мире танков, броню и сталь, технику, боеприпасы, оружие Победы.

 

Весну 1942 года встречали с надеждой. Предприятия уже работали в полную мощность, жизнь пусть худо-бедно, но обустраивалась. К концу года Южный Урал жил в том напряженном военном ритме, выдержать который можно было лишь сообща, всем миром…

 

Вячеслав ЛЮТОВ Олег ВЕПРЕВ