Каждый город, в грусти и радости, имеет свой неповторимый облик – его нужно лишь увидеть. Или посмотреть на город чужими глазами. Например, глазами путешественника 1909 года, пианиста Гартевельда, проехавшего по уральским городкам и оставившего свои путевые заметки. Его записки с названием «Каторга и бродяги Сибири» увидели свет в 1912 году и с тех пор не переиздавались.

 

Вот он-то и имел неосторожность выйти в Златоусте, столице южноуральского горнозаводского края, уныло переживавшей в начале прошлого века, под непрестанным дождем, далеко не лучшие свои времена…

 

Дореволюционная открытка

 

С первыми впечатлениями путешественнику не повезло – еще в поезде, глядя в окно на «суровую и сосредоточенно-мрачную» природу Урала, на полнейшее безлюдье кругом, он вспоминал, как бравые поручики писали домой: «Перевалив Урал, все, слава богу, здоровы, и пьем за здоровье». «И в самом деле, говорил наш герой, запьешь в этом краю каменных гор и холодной скуки. Просто место для выпивки…»

 

Подливал масла в огонь и сосед, немец-коммивояжер. Узнав, что путешественник едет в Златоуст, он сплюнул на сторону и по-немецки произнес:

- Печальная дыра! Дел никаких!

 

«Когда вошедший в вагон кондуктор свирепо произнес: «Златоуст! 15 минут», немец добавил, что для «такой дыры» и пяти минут много и советовал мне ехать дальше. Но я вышел на платформу и очутился под проливным дождем. Кругом было печально. Хмурая природа, хмурые лица, хмурая погода, и таким же оказался впоследствии и самый городок. «Город без улыбки» - так я его потом назвал…»

 

Златоуст его встретил неприветливо – в старых горнозаводских уральских городках, с твердышевских времен живущих обособленно и неизменно «привязанных с одного боку к заводу», посторонних не любят. Поэтому наш путешественник «во время всего недельного пребывания в Златоусте ни в природе, ни в людях не видал привета или улыбки. Начиная с того, что такого страшного, величественного и мрачного жандарма, как на станции Златоуст, я нигде не встречал…»

 

О жандармах – полная правда. К строгим мундирам (сохранились снимки) не идет улыбка, застывший взгляд, плотное тело с гордой осанкой, возраст требует определенной респектабельности. В общем, не чета нынешней милицейской поросли.

 

Что же касается «страшности» и «мрачности», то в начале века в Златоусте произошло много печальных событий: одна кровавая бойня 1903 года чего стоила! Да и революционных боевиков оказалось с излишком. Так что мрачнеть было отчего.

 

Угрюмо посмотрел на путешественника и буфетчик, у которого тот спросил что-нибудь поесть. Через несколько минут к нему подошел «невзрачный человек с физиономией факельщика» и поставил тарелку с борщом. На робкое замечание, что еще ничего не заказано, он внушительным басом гаркнул: - Здесь, господин, не ресторан! Едят, что дают!..»

 

И живут, как живут. И дождь льет, потому что просто льет…

 

Машинопись Гартвельда

 

Окончательно утвердили путешественника в своем мнении о Златоусте ничем не вымощенная дорога в город, деревянный тарантас без рессор и «добрый извозчик», ехавший все время по самому краю берега и на опасения пианиста свалиться в воду философски отвечавший, что, мол, мы все когда-нибудь умрем…

 

«Наконец, переехав мост, мы очутились на площади перед «Арсеналом», а оттуда выехали на главную улицу и остановились перед гостиницей «Париж». Я осторожно вышел из «экипажа», ощупал свои кости и убедился, что остался цел и невредим…»

 

Странный путешественник, право слово, - требовать в уральской глуши версальских садов и французского сервиса от златоустовского «Парижа»! Достаточно и того, что заспанный хозяин гостиницы на вопрос о свободной комнате печально ответил:

- Господи! Кто ж сюда приедет? Все свободны.

 

Окна комнаты выходили на главную улицу, где размещались главные магазины, почта и телеграф. Улица эта довольно круто спускается вниз, кончаясь площадью, на которой стоит главный старинный собор. На эту же площадь выходят своими фасадами так называемый «Арсенал» и Горное Правление Округа. Там же и казенный железоделательный завод для выработки орудий и артиллерийских снарядов.

 

«Что это была за улица! Я не мог понять, как в таком маленьком городе могло сосредоточиться такое количество грязи, которая течет вниз на Соборную площадь, как по естественному водостоку. Вот, практично и недорого…» Слава богу, похвалил немного…

 

«Быть в Златоусте и не осмотреть казенного завода – то же самое, что быть в Монако и не видать рулетки». Между тем, путешественника на завод не пустили – мол, «посторонним завод ни в каком случае не показывают, и разрешение на осмотр идет чуть ли не из Петербурга…» А как он хотел? Этот «запрет на туристов» на Урале испокон…

 

Но общий промышленный упадок начала века на уральских заводах чувствовался бесспорно. «Весь Златоуст живет и дышит казенным заводом… В городе жителей всего 21.000 человек, из которых 20.000 составляет «живой инвентарь» при казенном заводе. Завод этот вырабатывает орудий и снарядов в год (смешно сказать) всего на 1 миллион рублей, и уже давно толкуют об упразднении его, ибо кроме убытка, он ничего не дает. Но закрытие завода превратило бы Златоуст в каменную пустыню».

 

В этом он прав, и прав не вчера, а именно сегодня – если говорить о процедурах банкротства на ЗМЗ. Впрочем, не один Златоустовский завод в начале прошлого века лежал на боку – Нижнетагильский, например, Катав-Ивановский; плохо чувствовали себя даже купленные англичанами Кыштымские заводы.

 

«В Златоусте я увидел нечто такое, чего никогда не видал. Дело было так. На другое утро после моего приезда я спустился, вместе с грязью, вниз по главной улице и дошел до «Арсенала». И вдруг одни из боковых ворот завода открылись, и я увидел шествие каких-то сказочных животных: жирафы не жирафы, верблюды не верблюды. Подойдя ближе, я так и присел. То были просто лошади. Но какие! Должно быть, чисто златоустинской породы – нигде в мире подобных остовов живых лошадей не водится. Худоба их была такая, что они показались мне совершенно прозрачными. При каждой лошади шел человек, который ее вел, словно слегка поддерживая. Я был убежден, что их ведут на живодерню, а их после работы «проводят».

 

Вечером главный ветеринарный врач завода, поляк, объяснил гостю за ужином, что лошадей попросту нечем кормить. Пока цены в Главном Горном Правлении в Екатеринбурге согласуешь, цена на корма изменится, а что было закуплено, все выйдет. «Ох, - вздохнул он, - можно было бы все это здесь сделать, но не нами установлен порядок… Давайте лучше выпьем по маленькой…»

 

Впечатления путешественника, как и положено, фрагментарны, отрывочны, подобно тому, как меняются вывески магазинов на торговой улице. Гартевельд рассказывает то, что случайно увидел, пересказывает то, что случайно услышал. Обычное дело обычного путешественника.

 

«Во всей России, конечно, известны златоустинские изделия из стали. Они выделываются кустарным способом в год на 300.000 рублей. Торгуют ими в Златоусте 2-3 фирмы – евреи. Клинки продаются недорого, но сталь плоха и рисунки сделаны аляповато. Казенный завод их также работает, но его клинки по ценам доступны разве только американским миллиардерам.

 

«В Арсенале – о, удивление! – есть театр, но он, разумеется, стоит пустой, и давать в нем спектакли разрешается опять-таки чуть ли не по ходатайству из Петербурга. Есть между городом и станцией «народный дом» со сценой для спектаклей, но если идет дождь, то попасть туда немыслимо».

 

Златоустовский "Арсенал"

 

Впрочем, все не так уж плохо – новые веяния добрались и в уральскую глубинку. Так, напротив «Арсенала» выстроили маленький деревянный барак с кинематографом. Туда и зашел однажды путешественник – посмотреть на «верх комизма и море беспрерывного смеха»: картину, как «Глупышкин женился». Весь сеанс наблюдал за лицами зрителей – не засмеются ли? Нет, «верх комизма» так и не вызвал ни у кого даже тени улыбки. Разве один мальчик попробовал засмеяться, но мамаша сейчас же осадила его:

- Сиди, как следует, чего фыркаешь…

 

О неудобствах Гартевельд пишет часто: «Что тяжело для непривычного человека, это отсутствие ресторанов… Есть, правда, два клуба – один для людей «почище», а другой для людей «погрязнее». Но опять-таки посторонний человек может там обедать лишь по особому ходатайству…»

 

Так и уехал бы путешественник огорченным, если бы не охота – единственное его светлое воспоминание. В окрестностях Златоуста, на горе Таганай, водилась масса дичи. Записал путешественник и легенду о Таганае, рассказанную старым рудокопом, – о злом колдуне, который до сих пор еще живет внутри горы и который когда-то рассердился, заворчал и выбросил пламя и камни…

 

«В последний вечер моего пребывания в Златоусте, - пишет он поэтические страницы, - я поднялся на гору, лежавшую в самом городе против моих окон. Я мысленно прощался со Златоустом. Вечернее солнце освещало вершины гор. Под моими ногами расстилался край, полный неистощимых богатств и вместе с тем такой бедный. Рассуждая так, я решил, что единственное, что можно предпринять на прощание – это спуститься вниз и «выпить по маленькой…»

 

«Жандарм за эти дни стал как будто еще страшнее. И вдруг, когда я уже сидел в вагоне, произошло что-то невероятное. Жандарм стоял и разговаривал с каким-то здоровым парнем в поддевке. И улыбался! Это была первая улыбка, виденная мною в Златоусте, и я не верил собственным глазам. Поезд тронулся, и я долго задавал себе вопрос: почему в Златоусте только один жандарм улыбается?..»

 

Почему-почему? Работа у него такая – страшно веселая…

 

Приезд Николая II в Златоуст 30 июня 1904 года

 

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ