Главная » Статьи » Отдельные проекты » Краеведы о краеведах

ВЕДАТЬ КРАЕМ (часть третья)
КРАЕВЕД В СТРАНЕ СОВЕТОВ
На революционном переломе, С.Ф. Ольденбург, «переменные задачи» краеведения в 1920-х годах, разгром южноуральского краеведения, В.Ф. Бухарин, В.Д. Хартуляри, братья Протасовы, И.Н. Сверчков и журнал «Челябинский краевед»
 
Октябрьская революция сыграет с краеведами злую шутку – они точно «не оправдают возложенного на них высокого доверия».
 
Первое послереволюционное десятилетие, несмотря на кровоточащие раны гражданской войны, было пропитано пафосом обновления, в том числе и краеведческой науки. Газеты взахлеб писали, что Урал живет лихорадочной жизнью, что «нет пункта, нет угла, где бы что-нибудь не строилось, не разыскивалось», что «возможности краеведной работы на Урале громадные» и «нужно только поэнергичнее взяться за работу».
 
Добавил азарта и мощный индустриальный прорыв, совершенно изменивший облик Урала. Казалось, что родной край нужно было открывать заново. Именно на рубеже 1920-30-х годов собираются основные краеведческие фонды, призванные соединить «уездное прошлое» с бушующим настоящим. Именно в это время публикуется самое огромное за всю советскую историю количество краеведческих материалов и описаний. Краеведное творчество, естественно, нуждалось в определенном академическом «руководстве».
 
В 1920-е годы краеведческие нити тянулись в Российскую академию наук, к ее секретарю – Сергею Федоровичу Ольденбургу, которого вполне можно назвать «Миллером ХХ века». Краеведческой наукой, ее методологией С.Ф. Ольденбург буквально горел; для него одинаково равноценными были краеведческие знания Урала, Сибири или Кавказа, Поволжья, Средней Азии; он снаряжал многочисленные экспедиции, в том числе и экспедицию академика А.Е. Ферсмана на Южный Урал.
 
В 1927 году он произнес свою знаменитую фразу: «Без краеведения мы бессильны». Это было его убеждение, научное кредо, главное условие для существования исторической науки, ее живительный источник. «В оборот науки и жизненной практики будет введен такой громадный систематизированный материал, что даже трудно себе представить сейчас плодотворные обобщения, которые мы вправе ожидать», - писал С.Ф. Ольденбург в первом номере журнала «Краевед»; писал, не предполагая, насколько «оттянутся» по времени эти обобщения и какую цену за них придется заплатить.
 
В молодой Стране Советов о роли и месте краеведения, конечно, спорили – с хрипотцой большевистской идеологии. «Краеведение – форма участия в социалистическом строительстве, - писали газеты и журналы. - Краеведы, познающие свою родину не для любопытства, а ради обогащения своего советского государства – настоящие строители социализма… Их систематическая работа должна быть поставлена на плановые рельсы…»
 
Определяли краеведение в разные годы по-разному. В 1920-е годы, к примеру, на волне создания новой большевистской истории, чуть было не допустили серьезную оплошность, объявив краеведение «методом синтетического изучения определенной территории». Геолого-географическое единство, сопряженное с революционными событиями, - да; но история, в которой собрано многообразие политических убеждений, личностных позиций, - это в большевистскую «синтетику» не укладывалось.
 
Впрочем, для подобного определения есть слабое утешение – многие еще верили, что «разрушить до основания» - всего лишь поэтический революционный символ, и что краеведение как синкретическое искусство имеет право быть…
 
«Ошибку» исправили спустя десятилетие. В одной из агитационных брошюр за подписью очередного идеолога говорилось: «Старое краеведение носило любительский характер. Им занимались так себе, между делом. Находилось оно в руках небольшой кучки интеллигенции… Краеведы изучали главным образом прошлое края, его глубокую старину, описывали древние развалины, церкви да монастыри, собирали старинные монеты и всякую рухлядь (ох, жаль его не слышат современные нумизматы!). Жизнь народа, его насущные запросы и нужды их не интересовали… Это вовсе не наше, не советское краеведение…»
 
Разгромных статей в большевистских изданиях было с лихвой. В 1929 году, к примеру, «Комсомольская правда» грозно сообщала, что «почти вся сеть краеведческих музеев, почти вся сеть краеведческих обществ находится в чуждых, враждебных руках», не желающих быть «орудием классовой борьбы пролетариата».
 
В 1930-е годы тихо умерло Уральское общество любителей естествознания – УОЛЕ. С разукрупнением Уральской области прекратилась работа над Уральской энциклопедией. В целом, обесценивалась гуманитарная интеллектуальная составляющая исторических исследований.
 
Краеведную мысль пытались «прикрыть» не раз – это вообще одна из «задач» государства, тем более советского: не допустить излишней индивидуализации своих граждан. Краеведение интуитивно представляло опасность уже в силу того, что героями местных исторических изысканий были, как правило, люди, сильные духом, крепкие характером, способные нестандартно мыслить. Поэтому они и «задержались в истории», становясь примером для подражания и давая обильную пищу для самопознания.
 
Разгром южноуральского краеведения, когда многие исследователи получили «черную метку» неблагонадежных сторонников прошлого, начался в 1936 году. Именно в этом году члены кружка при областном краеведческом музее вышли с предложением организовать празднование (что уж может быть хуже!) 200-летия города Челябинска. Хотя точной даты основания Челябинска на тот момент еще не существовало, краеведы решили, что этот вопрос – лишь предмет научного спора, а не общегородского. Ими был составлен подробный план изучения истории города Челябинска с разнообразными «краеведческими секциями», как сказали бы сейчас.
 
Единственное, что не «учли» авторы предложения – это создававшийся миф о дореволюционном Челябинске как о подготовительном этапе к большому социалистическому строительству, и в силу своей «подготовительности» какого-либо особого исторического значения не имеющего. Не удивительно, что никакого ответа на это краеведческое предложение со стороны властей не последовало.
 
Зато последствия, роковые и тяжелые, не заставили себя долго ждать – были арестованы и последовательно расстреляны главные «зачинщики»: составители Плана по изучению истории Челябинска.
 
В октябре 1937 года был арестован и практически сразу же расстрелян председатель краеведческого кружка Иван Николаевич Сверчков. Следом за ним попал под большевистский молох краевед, агроном, организатор зональной плодоовощной станции в Челябинске Михаил Александрович Протасов, которого обвинили в принадлежности к контрреволюционной повстанческой организации. Не избежал роковой участи соратник Н.М. Чернавского, также выпускник Казанской духовной семинарии Иван Александрович Сперанский.
 
В канун Нового 1938 года был расстрелян директор архива Октябрьской революции Виктор Александрович Бухарин, бывший участник социал-демократической партии. Спустя девять дней получил «свою пулю» Всеволод Дмитриевич Хартуляри, составитель первой неопубликованной хрестоматии по истории Челябинска, обвиненный в участии в контрреволюционной группе «Польской организации войсковой».
 
Все они были активными консультантами и авторами статей в уникальный рукописный журнал «Челябинский краевед», который и стал для многих из них последним пристанищем.
 
История этого журнала сегодня оказалась в «статусе мифа». «Челябинский краевед» издавался краеведческим кружком при Челябинской публичной библиотеке в 1933-1936 годах. Суть в том, что несмотря на достаточно длительное время издания, не сохранилось ни одного номера журнала – лишь разрозненные фрагменты и рукописные черновики. Скорее всего, журнал был изъят из библиотеки после ареста и расстрела ряда его авторов.
 
Судьбы участников «Челябинского краеведа» самые различные, равно как и вклад в краеведное знание. Так, братья Протасовы – Михаил и Василий – положили начало краеведческой мемуаристике. Выходцы из семьи известного челябинского священника отца Александра, прослужившего в Христорождественском храме более 40 лет, они получили хорошее образование и занимали важные общественные должности.
 
Василий Александрович, к примеру, много лет исполнял должность секретаря Челябинской городской думы. Он оставит после себя написанные живым литературным языком воспоминания о Челябинске 1870-х годов.
 
Свои заметки старожила, воспоминания старого челябинца будут и у Михаила Александровича. О его жизни известно больше. Так, «революционный характер» привел в свое время М.А. Протасова к народовольцам, за что он был лишен права преподавать в учебных заведениях. С начала ХХ века М.А. Протасов – видная фигура в Троицке: он был гласным городской думы, возглавлял отдел народного образования, был председателем попечительского совета женской гимназии, а в суматошном 1917 году был избран председателем первого гражданского комитета.
 
Если Василий избежит репрессий, то Михаилу не повезет. Его не защитят ни прежние народовольческие страницы биографии, ни созданная им в Челябинске плодово-ягодная станция, ни «аполитичные» статьи, посвященные большей частью климату и сельскому хозяйству Южного Урала.
 
Разгром уральского краеведения в конце 1930-х годов шел, не взирая на чины и звания, на лояльность к советской власти, на рабоче-крестьянское происхождение, поражая нелепостью происходящего и гнетущей неотвратимостью. Какие безответные вопросы метались тогда в краеведческих головах, глубже всего можно почувствовать, вчитавшись в судьбу Ивана Николаевича Сверчкова.
 
Он не оставил сколь-нибудь масштабных или знаковых краеведческих работ; его статьи и заметки на совершенно разные темы публиковались в местной печати, в журнале «Уральское хозяйство»; да и память о нем как об основателе библиотеки в селе Бродокалмак не «поражает объемами». Но краеведческая судьба все же показательна.
 
И.Н. Сверчков – самоучка до мозга костей. Он родился в 1889 году в бедной крестьянской семье и вряд ли мог рассчитывать на хорошее образование. Как рассказывает Е.П. Турова, у него были незаурядные способности, взрывной, энергичный характер и огромная тяга к знаниям. Поэтому босоногий крестьянский пострел уже к двадцати годам стал писарем и счетоводом, окончил кооперативно-счетные курсы в Екатеринбурге. Несколько лет он будет постоянным участником кооперативных съездов в Шадринске.
 
«Переворот» в его сознании случился в 1914 году, когда пермский губернатор назначил его заведующим Бродокалмакской библиотекой. Здесь Сверчков буквально дорвался до книг, влюбился в них; книги – а фонд библиотеки составлял «всего» 2400 наименований - стали воплощением детских грез; библиотечные стеллажи оказались чем-то вроде ларца с сокровищами, который хотелось открыть перед кем-либо: вот, смотри!
 
Он так и делал – проводил в библиотеке всевозможные доклады, лекции, беседы, праздники, книжные выставки, экскурсии, вечера; вместе с женой вел кружки и ставил спектакли; устроил собрание для деревенской молодежи: «На борьбу с самогонкой»; организовал детскую артель со своим уставом, рукописным литературным журналом «Первые искорки» и газетой «Детская мысль».
 
В 1924 году И.Н. Сверчков перебрался в Челябинск, где стал заместителем заведующего окружной библиотекой и ответственным секретарем уникального журнала «Челябинский красный библиотекарь». Невзрачный внешне, но богатый по содержанию, тиражом в полсотни экземпляров, отпечатанных на стеклографе, этот журнал побывал даже на выставке в США, где обратил на себя пристальное внимание.
 
Затем в жизни Ивана Николаевича будет Челябинское общество изучения местного края, областной краеведческий музей, работа над Планом к 200-летию Челябинска, участие в журнале «Челябинский краевед» и… арест без объяснений, и расстрел без обвинений в 1937 году.
 
Челябинские краеведы будут реабилитированы лишь спустя два десятилетия – в 1956-58 годах – вместе со всей страной…
 
Мы подчас мало задумываемся о разрушительной роли стереотипов, коих в нашей жизни вагон и маленькая тележка, - истины на каждый день, мудрости, которые, как обух, плетью не перешибешь, непререкаемые авторитеты, годные на все случаи жизни. Поэтому современным сознанием, воспитанном на стереотипах, с трудом приходится воспринимать искренние мысли старшего поколения краеведов, считавших, что сохранение исторической памяти – это не столько дань прошлому, как забота о будущем. И трудно объяснить, почему ценой собственной жизни, перед репрессивным маховиком 1930-х годов, они не предавали историю, а пытались сохранить – в каких-нибудь безумных загашниках, за двойными стенками письменного стола или в междустенных проемах – пожелтевшие бумаги и документы.
 
Для исследователей тех лет понятие «истинное краеведение» - всегда «краелюбие»; это категория нравственная, нежели научная. Именно такая жизненная позиция помогала если и не выжить под прессом репрессий, то сохранить уникальные документы, буквально «рассовывая их по карманам» местных жителей – до лучших времен.
 
Когда в 1980-х годах мы приходили к старожилам Челябинска с просьбой показать уцелевшие документы и бумаги, те подчас смотрели на нас с удивлением: «Откуда ж им взяться? Мы и родства-то прямого не имели. Разве что в чулане какие-то газеты валяются…» А среди газет оказывались дореволюционные аттестаты, письма, открытки…
 
Когда в 1989 году в кинотеатре «Победа» была организована первая выставка, посвященная большому террору на Урале, - «По счетам надо платить правдой» - в книге отзывов была сделана запись: «Очень трудно вспоминать эти жестокие годы. Я была девочкой послевоенного времени, и помню, как все взрослые чего-то боялись и говорили всегда шепотом. Будь оно проклято, это время!..»
 
Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ
Категория: Краеведы о краеведах | Добавил: кузнец (06.04.2012)
Просмотров: 1443 | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: