Главная » Статьи » Отдельные проекты » Интервью, заметки, рецензии, письма

ОПЛАВЛЕННЫЙ РУБЕЖ ВЛАДИМИРА ЧУРИЛИНА

     ОПЛАВЛЕННЫЙ РУБЕЖ ВЛАДИМИРА ЧУРИЛИНА

     В Магнитогорске вышла единственная книга поэта

    

     Полтора года тому назад о магнитогорском поэте Владимире Чурилине стали говорить в прошедшем времени. Он мог бы многое сделать и многое написать. Он мог бы издать не одну книгу – и друзья помнят, что и рукописи-то были готовы. Но страницы рассыпались, расходились по знакомым, бесследно исчезали, терялись, точь-в-точь как строфы из наволочки Велимира Хлебникова. Близкие и друзья собрали, что можно было собрать, и издали за свой счет его книгу: «Слишком медленно движется время».

     Верно – судьба движется не в пример быстрее. Тем более, судьба поэта. Когда-то К. Батюшков сказал, что «поэзия требует всего человека, целиком». Здесь невозможен распорядок: час на стихи, час на обед, час на «доставание денег», час на суету. Сказал, словно к Чурилину обратился, словно к другу по поэтическому «Арзамасу», пусть и сквозь два века.

     «Богу – богово. Мне – мое…» Он буквально влетел в жизнь литературной Магнитки. Его стихи пленяли. Имя вчерашнего школьника «разместилось по соседству» с Б. Ручьевым, Л. Татьяничевой, М. Львовым – в областном коллективном сборнике. Его поэтическая мысль бурлила. Многие запомнили, как он подчас выдавал такие экспромты, над которыми другим приходится сидеть годами, а он их даже не записывал.

     В свой город он был влюблен – с детства, что прошло у подножия Магнитной горы.

     От правого до левого – полчаса езды.

     Улица Галеева – тридцать три избы…

     Может быть, и вправду таков Магнитогорск – мощь отечественной металлургии, перемноженный на крестьянский уклад, сбежавший в город в эпоху великого перелома? И в обратном порядке:

     Русский хлеб испекся на мартенах…

     В Магнитогорске – красные ночи; здесь – зарево; здесь привычно «в синих сумерках слышать мерный рокот чугунных громад».

     Это была «советская античность», с гордостью и искренностью создававшая – нет, не кремлевских небожителей – а своих мозолистых богов, своих домовых, своих доменных. И жила эта эпоха, как человек: от звонкой и бесшабашной юности через дымные мартены и гудение стали в оплавленном ковше, через безымянные высоты войны – к старости с ее морщинами, сутулостью, очками, ржаным хлебом, веточками вербы и «нашим углом» на погосте.

     Чурилин это чувствовал, писал об этом. Видел, как строки открывают ему «блестящее будущее» - Литинститут имени Горького, например. И жил с азартом: «Если уж запнуться – то о шар земной». Но…

     Я очнулся на Малом Арбате –

     Невеселый, тяжелый, хмельной…

     Он был на Кутузовском у Евтушенко – нет, не у «рупора молодежи», а у вполне респектабельного хозяина квартиры, больше похожей на музей: с прежними афишами, с шелковыми портьерами, мягкой мебелью с позолоченными ножками, с круглым столом из светлого мрамора; читал мэтру стихи, оставил рукопись – на том дело и кончилось.

     Жизнь запиналась, но не вокруг него, а внутри. «Что-то явно грызло, сжигало его изнутри», - вспоминали друзья. Его опасались, чурались его непредсказуемости и необузданности. Он легко, к примеру, мог сорваться с места и исчезнуть на несколько недель – ищи ветра в поле. Вспоминали, как он снимал с себя дорогие часы ради «опохмелки умирающего друга», как отдавал последний рубль старикам у магазина, как душевная щедрость уживалась в нем с холодной замкнутостью, как душа болела и никуда не могла себя пристроить. И литературная богема руку свою приложила.

     Наконец, любовь и семейное счастье, которое казалось поначалу таким незыблемым, из волшебной белой скатерти оборачивалось простым половиком. «Были сумрачные люди, были будничные дни…» Он уходил. И не столько образ дороги был им любим, сколько именно сбитые ноги, капли крови в дорожной пыли.

     В воспоминаниях, открывающих книгу, печаль одна – все могло бы сложиться иначе. Но «глаголом жечь сердца людей» и прожигать свою жизнь – две стороны одной медали.

     Перестройку и наш «дивный новый мир» Чурилин не принял. Он точно оказался «в чужой стране», но «на родной планете». Он «загибался вместе со страной», той самой, которую сегодня пытаются вытравить из памяти «либеральным» дустом. Наконец, и умер он

       …конечно, не от пьянства,

     А оттого, что жизнь – хоть волком вой…

     Сегодня его друзья не оставляют надежду найти рукописи, архивы Владимира Чурилина – может быть, когда-нибудь и обнаружатся. Ведь когда-то в Англии по крупицам собрали манускрипты «затерянного при жизни» Уильяма Блейка. Но мы живем в России, над которой дамокловым мечом висит пушкинская печаль: «Мы слишком ленивы и нелюбопытны. И замечательные люди уходят, не оставляя по себе следов».

     Так Пушкин говорил о Грибоедове, который, к слову, был автором всего лишь одной книги…

    

    

     Вячеслав ЛЮТОВ

    

    

 

    

    

    

Категория: Интервью, заметки, рецензии, письма | Добавил: кузнец (15.06.2020)
Просмотров: 277 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: