* * *

На Новый 1942 год, 1 января, в Челябинском аэропорту приземлился самолет из Свердловска. Из него вышел крепкий, еще достаточно молодой человек 33 лет, хотя немного усталый от бессонных суток, проведенных «зайцем» в самолетах – боялся не успеть к дате назначения.

 

Это был новый первый секретарь Челябинского обкома Николай Семенович Патоличев. Как и положено в таких случаях, его встретил второй секретарь.

 

- Им был Леонид Семенович Баранов, - вспоминал в своей книге Н. Патоличев. – Он подошел. Открытое, улыбающееся русское лицо. Сразу повеяло товарищеской теплотой, непосредственностью. Видимся в первый раз, а встречаемся, как друзья.

 

Сегодня бы сказали – судьба не могла их не связать. Вот только время распорядится с именами несколько иначе: о Патоличеве на Южном Урале будут писать много, по праву определяя за ним ведущую роль в организации южноуральской промышленности в годы Великой Отечественной войны. О Баранове же большей частью забудут, хотя это был неординарный человек, и его вклад, как говорится, равновелик.

 

* * *

Сопоставляя биографии двух секретарей, «двух Семенычей», как их почти сразу же прозвали в народе, возникает чувство, что перекресток их судеб был предопределен. Погодки, они сразу восприняли друг друга. У того и у другого родители «не выбрались» из первых революционных лет – оставили детей сиротами-подростками. Правда, у Николая отец был один из комбригов Первой Конной, а это давало возможность «не затеряться» в суматохе 1920-х годов. Леониду, сыну вятского крестьянина, пришлось сложнее.

 

Он учился в сельской школе, был помощником счетовода в одном из затерянных вятских сельпо и, как отмечал в автобиографии, даже стал председателем волостного комитета союза сельхоз- и лесных рабочих в селе Круглыжи Кировского края. Хотел поступать в военно-инженерную школу в Москве, но по состоянию здоровья не был принят. Хотя судя по сохранившимся фотографиям, обладал хорошим телосложением и высоким ростом. Затем была учеба в Серпуховской партийной школе, работа инструктором в окружном комитете ВЛКСМ и преподавателем обществоведения в учебном комбинате в Подмосковье.

 

В партию Баранов и Патоличев вступили почти одновременно – в конце 1920-х годов. В 1933 году прошли «чистку». Оба учились: Патоличев – в Военной академии химической защиты, Баранов – во Всесоюзном коммунистическом институте журналистики. К тридцати годам оба имели вес: Патоличев был парторгом ЦК ВКП(б) на Ярославском резино-асбестовом комбинате, Баранов сначала возглавил партийно-газетную школу в Кургане, а затем стал ответственным редактором «Челябинского рабочего». Оба зарекомендовали себя хорошими организаторами, способными работать с людьми и держать под контролем «кадровую ситуацию» - качество, которое высоко ценилось в партийном строительстве.

 

Хотя, к слову, Леонид Баранов имел более «взрывной» характер. В партийных документах, предоставленных для этой статьи Государственным комитетом по делам архивов Челябинской области, есть примечательная докладная записка, в которой описан инцидент, происшедший на районной партконференции в Кургане как раз накануне перевода Баранова в Челябинск.

 

Один из делегатов «демагогическими репликами» старался всякий раз его скомпрометировать и даже добился отвода Баранова из списков в ревизионную комиссию – мол, «не советуем навязываться в руководящие органы райкома». Баранов вскипел и заявил, что «оставляет за собой право обратиться с апелляцией в вышестоящие партийные организации». В ответ получил «местную» реплику, что «обком посылает на работу в Курган врагов народа», и что «Баранов – подхалим обкома». Драться, конечно, не стали (хотя и не факт), но «слово – не воробей», скандал до Челябинского обкома ВКП(б) дошел, кадровые выводы были сделаны. В скором времени Леонид Баранов войдет в состав бюро обкома…

 

* * *

Как бы то ни было, «словесная перебранка» - лишь мелочь в сравнении с той огромной работой, которую и Баранову, и Патоличеву еще предстояло сделать. Всего за два года совместной работы, в разгар войны, они превратят Южный Урал в «опорный край державы», соберут из различных предприятий, в том числе эвакуированных, слаженный промышленный механизм, настоящее оружие против фашистских захватчиков.

 

Партийные мерки и стереотипы можно не принимать в расчет – два секретаря действительно совершили в Челябинской области «организационное чудо». Челябинская областная парторганизация накануне войны была одной из крупнейших в стране: 9 горкомов, 72 райкома, почти 3 тысячи «первичек» - на каждом предприятии, в каждой организации. Партийные ряды насчитывали более 38 тысяч членов партии и свыше 11 тысяч кандидатов. К слову, партийная организация области за 1941 год увеличилась более чем на 5 тысяч человек. На 1 января 1942 года в области насчитывалось 4700 комсомольских организаций общей численностью 82133 человек.

 

Между тем, в партийных рядах была своя текучка, и весьма серьезная. К примеру, с начала войны и до конца года в партию было принято свыше 1700 человек; исключено за тот же период – почти 540 человек. Л. Баранов укажет приехавшему Патоличеву основные причины исключения: «осуждение и отбывание наказания, нарушение государственной и партийной дисциплины, отрыв от партийной организации»[1].

 

Как бы то ни было, после Ярославского обкома, который Патоличев возглавлял до назначения, «партийный» Южный Урал казался необъятным. Необъятным казался и ворох проблем. Леонид Баранов стал тем человеком, который методично, но быстро ввел нового секретаря в курс дела.

 

* * *

Баранов попал в Челябинский обком еще накануне войны – в апреле 1941 года. Пришел на должность секретаря по кадрам. В его «руках» была и текущая номенклатура, и кадровый резерв – то есть все «сильные» и «слабые» стороны людей на руководящих постах. Леониду Семеновичу приходилось «перебирать» и судьбы сотрудников НКВД, в том числе признавая их «грехи».

 

Один документ – секретное письмо в Москву за подписью Баранова – можно привести целиком. «Сообщаем, что тов. Л. решением обкома ВКП(б) от 21 февраля 1941 года из партии исключен и отчислен из органов НКВД… Л. в 1937-38 годах работал оперативным уполномоченным Варненского районного отделения НКВД, совместно с начальником этого РО НКВД производил незаконные аресты граждан, фальсифицировал следственные дела и учинял различные подлоги в следственных документах… В ноябре 1937 года ими было арестовано 13 человек колхозников по обвинению в контрреволюционной, террористической и подрывной деятельности. В результате из 13 человек, проходивших по делу, 7 человек по приговору расстреляны… Решение обкома ВКП(б) об исключении Л. считаем правильным и оснований для его реабилитации не находим…»[2]

 

Семерых варненских колхозников Баранов, конечно, не вернул. Но и подобный «от ворот поворот» дорогого стоил. Кадровая проблема всегда стояла остро: и тогда, и сейчас. Многие могли бы в сердцах сказать – вот, с кем приходится работать! Леонид Баранов столкнулся с потрясающей неграмотностью аппаратов горкомов и райкомов, отмечая совершенно неудовлетворительное состояние дел даже при комплектовании областной заочной средней школы при обкоме партии. «Учебная активность заочников-коммунистов не улучшилась, - пишет он в докладных записках. – Из 311 заочников-коммунистов выполняют учебный план только 61 человек… Тов. Ш., редактор райгазеты, все еще работает над первым заданием по русскому языку… Есть коммунисты, которые учатся в пятом классе уже по два года…»[3]

 

И это написано в апреле 1941 года, незадолго до вероломного вторжения.

 

* * *

В целом, на протяжении трех предвоенных лет область переживала далеко не лучшие руководящие времена, в том числе и на самом «партийном Олимпе». После ареста К. Рындина сменилось три первых секретаря.

 

Константин Огурцов, переведенный из Горьковской области, запомнился тем, что открыто признался в совершенном незнании промышленности и металлургии, вставал во время пленума из-за стола, подходил к бюсту Сталина и непременно склонялся перед ним, а также тем, что ходил вдоль присутствующих, «принюхиваясь» к каждому.

 

Второй, Дмитрий Антонов, человек, в целом, неплохой, искренний, честный, оказался на этой должности в неподходящее время. Ему не повезло. К началу 1940-х годов область находилась на спаде промышленного производства. Даже легендарная Магнитка срывала планы. Кроме того, у Антонова не хватало организаторских способностей. Если «первый» сам по ночам составляет протоколы заседаний, не сумев их перепоручить техническому секретарю, - дело гиблое.

 

Но больше всех отличился третий, Григорий Сапрыкин. Он закончил престижный Московский институт стали. Металлург, он за время своего пребывания в Челябинске так и не побывал на первом в стране заводе ферросплавов! Отличался Сапрыкин тем, что к нему в кабинет невозможно было пробиться - он «высиживал» человека в своей приемной точно так же, как бюрократ «вылеживает» бумажку на столе. Из Тулы на Урал прибыл эвакуированный пулеметный завод, где работал известный конструктор советского оружия Дегтярев. Оборудование разгрузили на железнодорожной станции Уржумка недалеко от Златоуста. Дегтярев ни с кем не мог решить вопрос о выделении места для строительства завода (!), о жилье для размещения прибывших рабочих и специалистов. Несмотря на ряд настойчивых попыток, Сапрыкин так его и не принял».

 

Дегтярев, имевший вторую в стране после Сталина Звезду Героя социалистического труда, сумел доложить о своих бедах Сталину. «Вскоре в Челябинск инкогнито для проверки прибыл заведующий партийным контролем ЦК ВКП(б) Шкирятов. Он представился секретарю Сапрыкина как заместитель Дегтярева и сообщил, что ему необходимо встретиться с «первым» по вопросу о строительстве Тульского завода в Златоусте. Секретарь сообщила, что Сапрыкин занят и не может его принять. Просидев в приемной четыре часа, Шкирятов уже без разрешения вошел в кабинет, и… Сапрыкин перестал быть секретарем обкома…»[4]

 

* * *

Стоит думать, что Леонид Баранов рассказывал это Патоличеву в красках. Идет война, тяжелейшее испытание для всего народа – и чем приходится заниматься!

 

Патоличев это настроение, естественно, уловил. Скорее всего, также почувствовал, что с его приездом Баранов смог вздохнуть свободнее, развернуться. Леонида Семеновича назначили вторым секретарем обкома еще в июле 1941 года, и через него непрерывным потоком шла тяжелая рутинная организационная работа. Достаточно беглого взгляда на архивные документы, чтобы представить спектр вопросов в ведении второго секретаря.

 

«С первых дней объявления войны, - отчитывался Баранов, - обком проверкой установил, что в назначении и выплате пособий семьям военнослужащих имелись факты грубого нарушения Указа Президиума Верховного Совета… Бюро рассмотрело этот вопрос /и приняло меры/… Оказание помощи семьям военнослужащих значительно улучшилось, сроки рассмотрения заявлений по назначению пособий в большинстве районов сократились с 12 до 3-х дней»[5].

 

Под личным контролем Баранова находилась ситуация с эвакуацией детских домов, в том числе Ленинградского детского дома для испанских детей, переведенного в Красноармейский район. «Воспитательная работа среди детей в общем поставлена неплохо. Но так как эти дети ранее воспитывались в Ленинграде и привыкли к более культурной среде, более глубокой и содержательной работе с ними, то не удовлетворяются тем, что могут получить в данной обстановке… Скучают по кино и театру. Следует отметить исключительную организованность ребят, их безупречную дисциплину, трудолюбие…»[6]

 

Основными вопросами, требующими немедленного вмешательства обкома, являлись вопросы о перемещении детского дома в другое помещение, об улучшении питания и медицинского обслуживания детей. Баранов и вмешивался – поэтому многие воспитанники теперь уже Канашского детского дома считали его своим приемным отцом.

 

Естественно, в обком обращались по насущным житейским проблемам. Например, на имя второго секретаря пришло письмо от старого большевика-подпольщика, члена партии с 1905 года, бывшего управляющего областным архивом: «Убедительно прошу областной комитет ВКП(б) оказать мне материальную помощь в приобретении какого-нибудь костюма, хотя бы из бумажного материала. Как-то очень неловко и стыдно куда-либо выйти, даже в столовую не в чем пойти. Что-либо самому лично купить никакой возможности не имею. К промтоварным магазинам нигде не прикреплен, да и в магазинах костюмов не имеется…»

 

Старику тогда Баранов помог. Вот только помочь всем в первый год военного лихолетья было невозможно. Но и лишить человека веры в «живительную силу обкома» нельзя было допустить. Впрочем, люди и сами хорошо понимали эту дилемму – личные обращения, личные проблемы отходили на десятый план, уступая место неотложным мерам по организации работы предприятий, размещению эвакуированных, налаживанию деятельности общественно значимых институтов тех лет.

 

* * *

С военных лет сохранилась записная книжка Леонида Баранова – в двух частях-отделах, как в портмоне, с личным именем, тисненным на обложке. На первой же странице – и это показательно – справочные данные по Челябинской области: когда образована, какова площадь и население, сколько городов и районов, сельсоветов и рабочих поселков.

 

«Под рукой» секретаря была справочная информация об основных предприятиях по разным отраслям производства. Военные заводы, естественно, в записной книжке лишь пронумерованы и местоположение не указано.

 

Зато подробно выложена таблица по контролю за сбором теплой одежды для красной армии: полушубки, валенки, шапки, теплые носки, ватные шаровары, крутки, свитера – все поштучно. Здесь же данные о подарках для бойцов красной армии – люди вообще собирали их охотно. «Собрано и отправлено подарков на северо-западный фронт – 50 вагонов; собрано подарков ко дню 24-ой годовщины РККА и отправлено на южный фронт – 68 вагонов и 47 телег; собрано подарков для женщин и детей районов Московской области, освобожденных от немецких оккупантов, и послано 39 вагонов».

 

На контроле у Баранова, как и у Патоличева, естественно, было выполнение производственных планов. Записная книжка Баранова буквально пестрит таблицами, показателями по тем или иным предприятиям – сколько запланировано снарядов, деталей, танков, моторов, иной продукции и сколько произведено на текущий момент.

 

В записной книжке есть несколько примечательных страниц-«однодневок». Например, будучи 13 апреля 1942 года на заводе № 66, Баранов отметил число нарушений трудовой дисциплины: «Опоздало до 20 минут – 16 чел., свыше 20 минут – 3 чел., /отсутствовали/ по болезни – 703 чел., по неуважительной причине – 17 человек…»

 

* * *

«Для организации эффективной работы важен не громкий голос, а тонкий слух». Эту управленческую истину Патоличев знал и прежде. Доклады Баранова о положении дел в области лишь упрочили его в этой мысли. Он понял главную проблему. В области есть все – промышленный и кадровый потенциал, желание людей свернуть горы, чтобы приблизить Победу. Нет «мелочи» - нормальных отношений, согласованности.

 

Николай Семенович столкнется с этим в первые же дни. Как-то ему принесли очередную «партийную записку» на имя Г.И. Носова, директора ММК, в которой предписывалось в немедленном порядке отгрузить металл потребителю. Безапелляционный тон поразил Патоличева. Он не поленился перелистать подшивку текстов телеграмм и записок, посланных в Магнитогорск. На документах стояла размашистая подпись: «Об исполнении доложить», словно Григорий Иванович – не директор, прекрасно знающий свое дело и задачи, а некий мальчик «принеси-унеси».

 

Свою первую бумагу в Магнитогорск Патоличев написал по-человечески, спокойно – «обком просит…» Результат был незамедлительным. Носов позвонил и сообщил, что просьба выполнена в полном объеме. О комбинате говорили долго и обстоятельно. В конце разговора Носов как бы невзначай заметил, что «магнитогорцы ждут первого секретаря». Он приехал и несколько дней знакомился с комбинатом воочию. Лишь затем Патоличев встретился с хозяйственно-партийным активом Магнитогорска – напрямую с людьми.

 

В первые недели Патоличева в Челябинске практически не было – он не слезал с колес. Челябинск «разруливал» второй секретарь. Но и Баранову приходилось выезжать – в тот же Чебаркуль, где в ускоренном режиме разворачивала работу эвакуированная «Электросталь».

 

Совместным детищем двух секретарей стало возобновление строительства Челябинской ТЭЦ № 1, необходимой для увеличения объемов производства ферросплавов. С этого строительства, кстати, и пошло крылатое – «Два Семеныча». Патоличев и Баранов проводили здесь немало времени, что многие стали воспринимать «Семенычей» как прорабов стройки.

 

Они запомнились и на Кировском заводе, на ЧТЗ, но уже в другом ракурсе. Несмотря на усиленную охрану, огромная территория завода оставалась уязвимой. Внутри периметра обосновалась банда дезертиров, «дерзкая бригада», которая занималась грабежами. На заводе тогда работали трудовые отряды, в основном, из узбеков. Заработанные деньги они отдавали на хранение муллам. Когда бандиты убили нескольких мулл, терпение лопнуло. Патоличев на заводской площади перед рабочими выступил с открытой речью:

 

- Мы должны уничтожить бандитов, обосновавшихся на прославленном Танкограде. Я призываю вас изловить мерзавцев и поручаю самим вынести им приговор. Всю ответственность за такое решение принимаю на себя…[7]

 

* * *

У второго секретаря был свой фронт, не такой заметный, как на промышленных гигантах.

 

Во-первых, он продолжал кадровую и организационную работу. В 1943 году обком имел четкую структуру. Все расписано по секторам: от металлургии до общественного питания; за каждым сектором закрепили ответственных; исключили несогласованность и дублирование функций.

 

Во-вторых, за Барановым были закреплены целые отрасли – например, угольная. В Копейске и Коркино он размещал эвакуированных горняков из других регионов страны. Доставалось руководству шахт за неорганизованность:

 

- Шахтер в шахте добрую половину времени скучает без работы, - говорил Леонид Баранов на одном из пленумов. - Я беседовал на этой шахте со старыми шахтерами. Они говорят: «Дайте нам воздух, подготовьте лаву, подготовьте рабочее место, дайте крепеж, и мы дадим вам уголь». Займитесь организацией труда, наведите порядок.

 

Леониду Семеновичу удалось мобилизовать Коркинскую партийную организацию на иной стиль работы, чтобы выполнить задачу увеличения добычи угля в два раза. «Было много, казалось, неодолимых трудностей, - расскажет он в 1943 году в маленькой книжке «Мобилизация внутренних резервов предприятий».

 

– В разрезах заштыбовывались и засыпались углем транспортеры, вызывая частые простои. Людей для расчистки транспортеров не было. Забои заваливались углем – некому было грузить… /Тогда/ Коркинский горком ВКП(б) решил привлечь к работе в шахтах и разрезах (открытые разработки) население города. Сотни коммунистов пошли по квартирам. Широко развернулась организационная и политическая разъяснительная работа. В результате сотни людей – жителей города – стали смотреть на работу в шахтах как на самую почетную и важную в дни войны. Тысячи домохозяек и учащихся старших классов пришли на разрезы. /Были приняты меры/ по коренному улучшению работы транспортеров без привлечения новых рабочих. Таким образом, за короткое время был создан перелом в работе крупного угольного района»[8].

 

* * *

Кроме угольной отрасли за Барановым «числилась» вся инфраструктура: энергетическая, транспортная. Были упреки в адрес ЮУЖД, и вполне обоснованные – например, за среднюю скорость поездов в 15 км/ч и отсутствия твердого графика движения составов.

 

- У нас транспорт ходит не быстрее, чем пешеход, и стал настолько узким местом в нашей области, что об него начинает спотыкаться работа наших предприятий, электростанций, коммунальных учреждений, - говорил Леонид Семенович в выступлении на пленуме обкома комсомола в 1942 году. - Положение очень напряженное на дороге, и я думаю, что все это понимают, все это чувствуют. У нас часто случается (пусть это знают комсомольские руководители дороги) останавливать временно некоторые заводы, выключать временно цеха из-за недостатка топлива, которое не подвозит наша Южно-Уральская железная дорога. Останавливаются бани, перестают работать прачечные, иногда остаются города без хлеба, только потому, что дорога не обеспечивает перевозки. И я считаю, что тут комсомольские руководители дороги не могут считать себя в стороне. Пора прекратить такой подход к оценке положения, когда руководяще работники дороги все свои провалы и безобразия стараются объяснить «объективными» причинами, трудностями войны…[9]

 

Действительно, почти как по Достоевскому, который в ответ на реплику «среда заела» буквально вспыхнул: «Бросьте, господа, вертеться со своей «средой»! На деле, нужно изыскать дополнительные возможности, резервы, оптимизировать «среду».

 

Оценивая организационные предложения Л. Баранова, сделанные еще в 1943 году, невольно чувствуешь, насколько мы привыкли «не слышать историю». Все уже когда-то было – и меры, предложенные вторым секретарем обкома, вполне созвучны нынешним «антикризисным планам», в основе которых лежит все та же «мобилизация внутренних резервов предприятий».

 

В частности, Баранов ставил во главу угла более продуманную организацию рабочих мест, распределения людей в производственных цепочках. Кроме того, «с первых же дней войны обком нацелил партийные организации на всемерное развитие изобретательской и рационализаторской работы в области изыскания дополнительных источников сырья, новых путей экономии и внедрения автоматизации» - то, что мы сегодня назвали бы инновационной деятельностью. Именно в годы войны широко развернулась выставочная деятельность по принципу «венчурного фонда». Так, в 1942 году на выставке в Челябинске побывало более 6 тысяч посетителей, которые смогли ознакомиться не только с экспонатами, но и с чертежами и точными раскладками рационализаторских изобретений. А дело касалось «опыта автоматизации и механизации производства, перевода промышленных печей с жидкого топлива на твердое, применения заменителей в строительстве, экономии смазочных материалов и электроэнергии».

 

К слову, об энергии. С начала 1942 года, по инициативе Патоличева и Баранова, «для устранения разрыва между потребностью и наличием электроэнергии» в области развернулось настоящее движение за экономию электроэнергии – и не только в заводских цехах, а вплоть до каждого домовладения.

 

* * *

Баранов возьмет на себя и сельское хозяйство, где положение было самым сложным, и отведет от первого секретаря «удар». Дочь Николая Патоличева Наталья вспоминала, что «день начинался с того, что папа подходил к окну и говорил: опять дождь, урожай не соберем – меня повесят».

 

Это было вполне реально – все планы по селу срывались, даже заниженные. Безусловно, не хватало рабочих рук. За два года войны, как отмечает в записной книжке Л. Баранов, «выбыло в красную армию 24552 тракториста и 5472 комбайнера. Но и оставшимся не на чем было работать. Большинство тракторов ИС-60 с началом войны были отправлены в армию, другие стояли на приколе из-за отсутствия запчастей. Все резервы были практически исчерпаны.

 

«В колхозе «1 мая», - записывает Баранов, - в одном из отрядов из четырех тракторов работают два». В другом совхозе из 87 тракторов не работают 49. Основные причины – «мелкие технические неполадки». Баранов не ленится их перечислить: это и расплавленные подшипники, и распаянные радиаторы, и худые баки.

 

И Баранов, и Патоличев буквально тонули в проблемах сельскохозяйственного производства. «За время сева было 11 крупных аварий тракторов, - пишет второй секретарь. - На двух тракторах сорвало пять клапанов. Было 9 случаев расплавки подшипников у 7 тракторов. Ни один тракторист не привлечен к судебной ответственности. Как правило, ограничиваются наложением взыскания. Дальше этого не идут…»

 

«В колхозе им. Сталина бригадир Г. поехал пахать свой огород и посадил трактор ОТЗ. В этот же день, работая на тракторе СТЗ, сломал, рассыпал подшипники. После этого напился пьяным и не вышел на работу. /Кстати/, брат Г. – бандит, осужден…»

 

Меры партийного воздействия на беспартийное крестьянство не имели должного эффекта. Зачастую к партийным работникам (а это, безусловно, зависело от авторитета, характера и поведения человека) относились пренебрежительно. Баранов в записной книжке отметил – жирно карандашом – случай в колхозе «Заря». «Старшего уполномоченного обкома (с ЧГРЭС) во время сна один тракторист вымазал мазутом. /Уполномоченного/ подняли на смех».

 

В начале посевной 1942 года селяне ждали реальной помощи – и не только семенами, но хотя бы в виде телеги с запчастями к тракторам. В архивах сохранились стенограммы заседаний бюро обкома. На одном из них Баранов убедил руководство Копейского завода режущих инструментов выпустить 600 штук поршневых колец – вдвое больше намеченного. Другим предприятиям также пришлось – с неохотой, конечно, - включить в производственные планы выпуск запчастей.

 

- Некоторые руководители считают своим, как они выражаются, долгом поставить в известность своего наркома с просьбой об освобождении от этих самых заданий, - говорил он на пленуме. – Дело, конечно, ваше. Как хотите, так и поступайте, как совесть партийная подскажет…[10]

 

К слову, партийная совесть оказалась сильнее директив – к 1944 году положение в сельском хозяйстве области стабилизировалось…

 

* * *

«Двух Семенычей» сплотит жаркое лето 1943 года. Леонид Баранов, курировавший от Челябинского обкома формирование Уральского добровольческого танкового корпуса, только что закончил огромную работу – 9 мая 1943 года с Алого Поля в Челябинске ушла на фронт легендарная 244-ая танковая бригада.

 

Между тем, едва стих гул моторов, едва чуть-чуть был «сброшен пар» колоссального трудового напряжения, с каким работал объединенный Кировский завод, отчетливо проступили проблемы, которые грозили Танкограду серьезными производственными проблемами.

 

«Кировский завод работал неритмично. Вся тяжесть напряженной программы приходилась на третью декаду месяца. В эти дни, стремясь во что бы то ни стало выполнить задание, люди работали по нескольку смен подряд, спали урывками, выматывались до предела. От бесконечных авралов ослабевало внимание к качеству. Работники технического контроля не справлялись с навалившимся на них в дни штурмов объемом работы. После такого аврала наступал спад, а затем все опять повторялось».[11]

 

Причина, как обычно, оказалась на поверхности – говоря по-современному, «менеджмент недорабатывал», а должный контроль, прежде всего, со стороны партийного руководства давал сбои.

 

Еще в 1938 году начала складываться странная, на первый взгляд, «практика полномочий» руководителей партийных организаций на производстве. На важных, стратегических предприятиях во главе коммунистов стоял не просто парторг, а парторг ЦК – то есть человек, напрямую подчиненный Центральному комитету, которому местная партийная власть не была особым указом. Создавалась своего рода «дополнительная партийная вертикаль».

 

Тем не менее, она позволяла решать целый ряд задач: держать под контролем основные производственные и смежные вопросы, обеспечивать выполнение производственных заданий, приглядывать за местной партийной элитой и обкатывать руководящие кадры. Если в начале 1941 года в Челябинской области работал 21 парторг ЦК, то в 1944 – уже 68. На парторгов ЦК был «особый спрос» - в общесоюзном масштабе. Николай Патоличев, который и сам прошел школу парторгов ЦК еще в Ярославле, наверняка говорил Леониду Баранову, что подобное назначение многие будущие пути открывает.

 

Суть в том, что Леониду Баранову придется принять на себя дополнительную нагрузку - должность парторга ЦК, и ни где-нибудь, а на ЧТЗ. Это первое. А второе – ему в прямом и переносном смысле придется повторить подвиг Геракла, очистившего конюшни царя Авгия…

 

* * *

В жарком июле 1943 года новоиспеченный парторг ЦК ВКП(б) Кировского завода Леонид Баранов шел от цеха к цеху, оценивая масштабы предстоящей работы, и шаг за шагом становился мрачнее и злее. При всех нравах военного времени должность второго секретаря все же была достаточно отстранена от череды производственных проблем, акцентировалась лишь на локальных срочных вопросах.

 

Теперь же, вглядываясь в ЧТЗ изнутри, Баранов нутром почувствовал, что до «заворота кишок» недалеко. Завод был захламлен до безобразия. Например, у цеха сборки тяжелых танков, у второго и третьего механических цехов еще с осени 1941 года лежали горы неубранной земли, блокируя подъездные пути и заливая цехи грязью. Вокруг цехов моторного и танкового производства горы металлической стружки достигали высоты двухэтажного дома, подчас заваливали пожарные подъезды, что было особенно опасно. «До 180 тысяч тонн различных отходов, спрессованных временем и тяжестью, следовало убрать и вывезти с территории завода на свалку…»[12]

 

Весь июль завод был в дыму – по всей территории горели десятки огромных костров, на которых жгли мусор. Баранов договорился с ЮУЖД о выделении вагонов и платформ под вывоз залежалого хлама, привлек трактора и экскаваторы с треста «Семьстрой» (трест № 42), организовал заводской штаб по проведению субботников.

 

К слову, хорошей воспитательной мерой стало новое условие соцсоревнования: если цех, даже добившись высоких производственных показателей, оставался по колено в грязи, он «выбывал» из претендентов на первые места и, соответственно, терял премиальные и награды… В августе завод дышал полной грудью, с чистыми легкими.

 

Другая «революция» на ЧТЗ, связанная с именем Леонида Баранова, касалась отраслевых отделов и управления цехами. Суть проблемы в том, что каждый отраслевой отдел: танковый, моторного производства, штамповочный, литейный, кузнечный – самостоятельно давал цехам задания, зачастую не увязанные друг с другом. Затем задания менялись, корректировались, уточнялись.

 

Подобное «кустарное планирование» не могло устраивать и буквально «давило на мозги» склонного к точной и ясной аналитике Леонида Семеновича. Благо, Баранова на заводе знали хорошо, да и он сам нормально сходился с людьми, был прост и естественен в общении, имел такт и выдержку и вместе с тем темперамент и азарт в работе, что позволяло «сдвигать с места» накопившиеся проблемы. Он и провел реорганизацию отраслевых отделов, сосредоточив все вопросы планирования в едином планово-производственном отделе – «центральном штабе», отвечавшем за план и учет…[13]

 

* * *

Николай Семенович Патоличев оказался прав, когда «одолжил» ЦК своего второго секретаря, - работа на ЧТЗ предопределит серьезный поворот в судьбе Леонида Баранова. В феврале 1944 года он получит новое назначение – в Москву, в отдел международной информации ЦК ВКП(б), который позднее и возглавит.

 

Великую Победу Семенычи встретят в разных местах: один – в ликующем Челябинске, шумевшем и плакавшем всю ночь; другой – в освещенной праздничным салютом Москве. После торжеств они, конечно, встретятся: по-дружески, по-домашнему, вспомнят былое, переведут дух. Хотя и ненадолго.

 

После войны они оба получат новые назначения. Патоличев будет работать в ЦК партии, на Украине, в Ростове, в Белоруссии; будет заместителем министра иностранных дел; в 1958 году сам станет министром внешней торговли. Патоличев, кстати, «спустит на тормозах» абсурдную идею Хрущева разделить министерство на «экспорт» и «импорт».

 

Леонид Баранов в начале 1950-х годов работал в редакции газеты «Правда», защитил диссертацию. За несколько месяцев до смерти в 1953 году получил назначение в МИД.

 

Он уже тяжело болел – порок сердца. На тумбочке у его кровати лежал сборник стихов Есенина 1940 года издания, который подарил ему Патоличев. Как вспоминала дочь Людмила Баранова, у отца в записной книжке, уже после его смерти, она нашла запись, «которая, наверное, была его девизом»:

 

- Силен тот, кто познал отчаяние, но не поддался ему, одолел его и пошел дальше вперед, страдая и радуясь, борясь с горестями жизни и побеждая их.

Нет, не «наверное» - это был принцип жизни целого поколения…

 

[1] ОГАЧО. Ф. П-208. оп. 4, д. 223.
[2] Там же.
[3] Там же.
[4] Гусаров В.Н. Судьбы моей маршрут. Воспоминания. Челябинск, Южно-Уральское книжное издательство, 2000. С. 182-183.
[5] ОГАЧО. Ф. П-288, оп. 6, д. 105.
[6] ОГАЧО. Ф. П-288, оп. 6, д. 119.
[7] Гусаров. В.Н. Ук. Соч. С. 176.
[8] Баранов Л.С. Мобилизация внутренних резервов предприятий. Челябинск. ОГИЗ «Госполитиздат», 1943. С.23.
[9] ОГАЧО. Ф. П-288, оп.6, д. 90.
[10] Там же.
[11] Летопись Челябинского Тракторного (1929-1945). М., «Профиздат», 1972. С.328.
[12] Там же. С. 329.
[13] Там же. С. 331.

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ