* * *

Я пришла на завод Электромашин в 1940 году. Это был чудесный завод, устроиться на него было трудно. Я попала ученицей обмотчицы, и то благодаря тому, что до меня на завод уже устроилась мама. У меня тогда было 2 курса педагогического училища, и меня считали одной из самых образованных в цехе.

 

Война не была неожиданностью. По меньшей мере, я уверена, что все те, кому положено было знать о готовящейся войне, о ней знали. Я в этом убедилась на своем примере. Обмотчики должны были учиться шесть месяцев, я же освоила работу за два месяца и хотела поступить в техническое училище в Мытищах. Стала отпрашиваться о начальника цеха. Он не разрешал, я настаивала. Наконец, он не выдержал, отозвал меня в сторону и сказал:

 

- Завод получил новые заказы, потому что будет война. Не отпущу, не проси…

 

Еще накануне войны на заводе организовали специальные отряды ПВО. У нас проходили учения, объявлялось казарменное положение и т.д. В отряды ПВО брали только молодежь – 16-18 лет. Старше не брали.

 

С начала войны в цехах установили кровати, за каждым звеном установили свой участок дежурства. Первая настоящая тревога была 22 июля. Мы, молодые, дежурили на крыше; лето, тепло, светает – как будто и нет никакой войны. Тревогу уже отменили, как вдруг раздался оглушительный взрыв. Нас тогда взрывной волной скинуло с крыши. Благо, были металлические козырьки – за них и удержались. С тех пор уже не смотрели на дежурство на крыше романтически…

 

* * *

Очень близко дыхание войны москвичи почувствовали не в октябре, как это обычно рассказывают, а еще в середине сентября. Нас тогда первый раз отправили копать окопы. Я жила тогда за городом. В середине сентября вдруг замер транспорт, остановились трамваи. Вся Москва была затемнена – ни огонька, ни лампочки. Рассказывали, что в Химках немцы выбросили первый десант, но его тогда моментально ликвидировали. По Москве прокатилась волна паники. Потом выступил Булганин, председатель Моссовета, человек, чрезвычайно много сделавший для обороны Москвы. Он говорил твердо, уверенно, успокоил людей.

 

По ночам центр города охранялся дирижаблями. Это было достаточно страшное зрелище. Вокруг огромных дирижаблей были натянуты сети. Мы, дежуря на крыше, не раз представляли себе, как в эти сети попадаемся. Кроме окопов, мы рыли щели под убежища.

 

Однажды произошел трагический случай. В нашем цехе работала табельщицей девушка Клава, очень красивая, неугомонная, веселая. Когда я после ночного дежурства спустилась в цех, мне сообщили, что она погибла – во время тревоги немецкая бомба попала как раз в щель. Вместе с Клавой погибло еще 300 человек…

 

Немцы постоянно бомбили Химкинский мост. А мы как раз жили на том берегу. Добирались на поезде. Однажды, когда мы уже проехали 2-3 станции и подъезжали к мосту, откуда ни возьмись вынырнул немецкий бомбардировщик и пошел на нас на бреющем полете. Сразу же заработали зенитки. Мы тогда прижались друг к другу, у нас перехватило дыхание. Поезд набирал скорость, и лишь когда проскочил мост, мы ахнули и перекрестились.

 

Однажды ехали с мамой на работу. На станции Петровско-Разумовская поезд остановился. Оказалось, что во время бомбежки разворотило железнодорожные пути. Нам пришлось около двадцати километров добираться пешком. Естественно, мы опоздали. После этого нас домой уже не отпускали. Самым страшным оказался октябрь. Возникла странная паника – люди с котомками шли по городу, не зная, куда и зачем идут. Поезда не ходили, выехать было невозможно. Снова по радио выступил Булганин, успокоил москвичей, сказав, что на подходе новые свежие части с Урала и Сибири. Затем началась эвакуация. Мне было тогда 17 лет…

 

* * *

В эвакуации, естественно, было сложно. Прежде всего, с жильем. Поначалу мы жили прямо на заводе. Потом нам дали ордера на подселение. Пошли по квартирам – не пускают. Пошла сама искать жилье в поселок – снять за плату. В одном из домов нас приютили – взяли «на кровать». Лишь после войны мы получили первые 12 метров.

 

Обмоточный цех – цех женский. Мы переписывались с фронтовиками. Одна из девушек даже вышла замуж по переписке. Он приехал в Челябинск, и мы сыграли на заводе комсомольскую свадьбу.

 

Во время войны меня втянули в комсорги. Парторгом был тогда Е. Сосунов. Я помню, как пришла на первое собрание в ленинский райком. Там все такие солидные сидят, я против них – пигалица. К тому же одета плохо. В Челябинск приехала в одних туфлях – удивляюсь, как ноги не отморозила, когда разгружали оборудование. Я стала ходить на собрания в заводских «бутсах» - обувь для работы в цехе; на мне старая юбчонка, жилетик.

 

Наконец, не выдержала и пришла к секретарю райкома – был такой, Пирожок Николай Кириллович.

 

- Не хочу быть комсоргом…

 

- Тебе же народ это доверил, - говорил он, - у тебя все получится…

 

Я выходила от него тогда почти в слезах – по длинному коридору. Он присмотрелся ко мне и все понял. Не успела дойти до завода, как меня вызывает М.А. Мороз и говорит:

 

- Ты что, не можешь нормально сказать, как ты одета? И затем выделил мне ордер на замечательное крепдешиновое платье…

 

* * *

У послевоенного ЗЭМа было много проблем. Конечно, не могло пойти на пользу то, что завод переходил из одного ведомства в другое; эта министерская чехарда длилась достаточно долго.

 

Нашим заводом также занималось несколько проектных институтов. В частности, институт Трансмаш разрабатывал необходимые производственные нормативы. Между тем, новые проекты завода были не слишком удачными. Многое зависело от руководства завода. Директором ЗЭМа был назначен Бакулов, человек достаточно спокойный, мягкий. Но в коллектив он, к сожалению, не вошел, хотя ему и удалось не допустить сокращения кадров на заводе.

 

Недолго после войны работал и главный инженер Яковенко. Это был очень грамотный специалист и вместе с тем очень замкнутый человек. Впрочем, много позднее, в 1956 году, мы с ним случайно встретились в Москве в ЦУМе. Большой, здоровый, он меня сразу крепко обнял, обрадовался. Мы разговаривали часа три – он обо всех расспрашивал, интересовался заводом…

 

Удивительным человеком был Георгий Александрович Санин. Не только отличный главный технолог, очень грамотный инженер, но еще и коммуникабельный и интересный человек. Через Санина прошли многие – он вырастил достойную инженерную смену.

 

Сложным человеком был Лазарь Андреевич Михайлов, который пришел на завод в начале 1950-х годов главным инженером. Пришел по разнарядке партии, и, как я узнала много позднее, его оторвали от разработки ядерного оружия. Михайлова на заводе побаивались. Неподготовленным к нему лучше было не подходить. Его главным и удивительным качеством является желание во всем разобраться досконально. Никто на заводе так глубоко не разбирался в технологии, как он.

 

* * *

У нас на заводе было много ярких людей. И многих хочется назвать. Так, в штамповочном цехе на больших прессах работали Анна Комарова и Мария Овчинникова. Они рубили большой якорь. И качество выдавали всегда отменное. Надо сказать, что с таким прессом и здоровые мужики не всегда управлялись. Оборудование было английским, чуть нажмешь – и пресс идет самоходом. Отсюда, конечно, и травмы. Аня и Маша буквально творили на этих прессах чудеса. Они вдвоем обеспечивали почти всю программу завода по якорям.

 

Начальником штамповочного цеха был Ермилов, человек достаточно жесткий по характеру, но справедливый, и за своих работников стоял горой. В цехе также работали старший мастер Чуркин, на доделке – Мария Пупкова, очень отзывчивый человек.

 

В механическом цехе во время войны начальником был Тайлер. На заводе многие помнят его историю любви к Юдифи Фишман, заводскому фельдшеру. В цехе работали мастера-москвичи: Рыжков (в отделении крышек), Шалыганов (отделение валов).

 

Отделение корпусов возглавил молодой Иван Коваленко – он уже пришел с челябинской Фатеевки. В 1960-е годы он станет начальником цеха.

 

В автоматном цехе заметный след оставили Василий Иванович Володин, Александр Волков (они обучили многих молодых рабочих), Кузьма Ветров, Алексей Яковлевич Федорченко (позднее он возглавил совет ветеранов завода). На доделке работали Мария Матвеевна Кузнецова и Ирина Семеновна Денисенко.

 

Для обмоточного цеха, бесспорно, очень многое сделала Мария Никоновна Токарева, прекрасный мастер. Позднее она вернется в Москву и станет депутатом Моссовета. Она воспитала очень многих заводчан. Дятлова, Филатова, Макосейчук, Кравцова – это ее ученицы.

 

Возглавлял цех Михаил Осипович Сагалов, душа-человек. С ним было легко работать. К тому же Сагалов был великолепный оратор – когда нужно было заставить людей дополнительно поработать (а авралы на заводе случались), он говорил такие речи, что отказать было невозможно. На сборке отличался В. Портнов. Его комсомольско-молодежная бригада по сборке реле-регуляторов одной из первых на заводе получила звание «фронтовой». Затем, после войны, он стал мастером, пошел учиться – всегда стремился к знаниям.

 

Остался в памяти и москвич Александр Халитов – он работал «на закрытии» и уже сдавал продукцию непосредственно военным. На стартерах работали Леонид Фомин и Василий Копылов. Это были два сборщика-виртуоза…

 

* * *

В 1946 году меня выбрали в завком. С тех пор, помимо основной работы, приходилось выполнять множество других дел – по организации условий труда, социально-бытовых условий, по организации досуга. Много было проблем с жильем. Но под лежачий камень вода не течет.

 

Активно «выбивать» деньги под строительство жилья завком начал уже при Китаеве. Я тогда сама ходила к председателю совнархоза. Написала даже большое письмо, под которым поставили свою подпись многие рабочие нашего завода. В совнархозе разговор вышел тяжелый. Председатель прочитал письмо и сказал:

 

- Я по той же земле хожу, что и вы, - и замолчал.

 

- Что, и все?

 

- Все…

 

Но средства мы тогда все же получили – на строительство дома на улице Батумской…

 

От организации досуга тоже оставалось желать лучшего. Спасали, конечно, спортивные мероприятия – мы всегда ходили на стадион Сельмаш болеть за нашу футбольную команду. У самого же завода не было ни своего стадиона, ни клуба, ни красного уголка. Торжественные собрания с подведением итогов проводили в семьстроевской столовой…

 

Однажды прихожу к Китаеву и говорю:

 

- Может быть, хватит нам сидеть на месте. Мы же ничего, кроме задворок Ленинского района не видим. Давайте поедем «за границу» - в оперный театр. Там и проведем торжественное собрание.

 

Директор согласился и отправил меня к главному бухгалтеру. Главбухом был Георгий Георгиевич Усынин, отличный специалист. Он все делал по букве закона, и я побаивалась, что он не согласится на «непредвиденные расходы». Но он уступил. Мы тогда взяли автобусы и выехали в город. В оперном театре все прошло замечательно – награждения, подарки, концерт. Народ радовался, словно действительно за границей побывал…

 

* * *

Завод Электромашин очень многим отличался от других заводов. Прежде всего, он выделялся своей дисциплинированностью. Ни разу не было, чтобы кто-нибудь, к примеру, без дела шатался по цехам. Соблюдение порядка требовал и режимный характер завода. У нас на заводе собрания были настоящими – не для галочки. Никто за углом не шушукался, если нужно, все высказывалось в глаза. И спорили на собраниях до хрипоты. Зато принятые решения обязательно выполнялись.

 

Во многом это заслуга коллектива москвичей – и до войны ЗЭМ отличался дружным коллективом. Тяжелые годы еще сильнее сплотили его. Дружба у нас всегда ценилась, ценится и теперь…

 

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ