*   *   *

НАЧАЛЬНИКУ УПРАВЛЕНИЯ НКВД ПО ЧО КАПИТАНУ ГОСУД. БЕЗОПАСНОСТИ тов. СОШНИКОВУ

от ст. О/Упол. 3-го Отделения ТУ сержанта госуд. безопасности ДУБИНИНА

 

В дополнение к моей неопубликованной заметке "Партком в роли глушителя критики" в газ. "Дзержинец", я имею сообщить вам следующее:

 

В том, что в парткоме не было критики и самокритики, это довольно ясно из того, что партком не вскрыл и не предупредил перегибы в нашей оперативной работе, отнесся ко всему этому как к якобы нормальному и допустимому явлению, несмотря на наличие такого документа, как "Сталинская конституция". Почему так? А потому только, что партком состоял из перечисленного мной состава.

 

Все эти люди на партсобраниях и оперативных совещаниях и повседневно друг друга восхваляли о больших достижениях, о недостатках обычно умалчивали. Правда, они критиковали и довольно резко недостатки других, и если кто пытался кого-либо из них критиковать, то на него обрушивалась вся эта семейка. Чувствовалась не деловитость, а подхалимство и круговая порука. Для видимости все они на партгруппах выступали как вожди, подмечали недостаточную остроту критики, но сами никогда не возглавляли, установки, которые они давали, обычно считались неопровержимыми и совершенно правильными.

 

Конкретные факты сейчас за 2 года вспомнить трудно, но постараюсь кое-какие факты осветить. По прибытии в марте 1937 г. в Челябинское УНКВД из ЦШ для работы, я был направлен в 4 отдел, который возглавлял ЛАПШИН. По моему желанию он дал мне объект эсеров и троцкистов, по которым, кстати сказать, не было никакой агентурной работы с 1935 года. Не было агентуры и совершенно запущен учет.

 

Я с большим желанием взялся за учет эсеров по городу и за выявление архивной агентуры по ним. В течение месяца я поставил неплохо учет по городу и поднял из архива 8 агентов, среди которых 4 человека были ценные агенты. Стал получать ряд неплохих агентурных материалов. Связался со всеми районами, где было много эсеров и стал получать оттуда материалы о наличии оживления к-р деятельности.

 

Несмотря на большую важность этой работы, меня в отделе стали использовать по ряду других работ, не входящих в мою деятельность, и одновременно требовали повышать оперативную работу по эсерам и представить дела на лиц, на которых достаточно материалов для ареста.

 

Мои неоднократные представления на арест целого ряда эсеров (фамилии не помню) в Челябинске, несмотря на очевидную достаточность материалов, ЛАПШИНЫМ и его помощником КРТОВЫМ отклонялись. Из составленного мною списка на перлюстрацию, Крутов вычеркнул эсеров, работающих в пожарной охране и "Динамо" (фамилии их не помню).

 

Что бы я не делал, Крутовым признавалось непригодным и Лапшин его поддерживал. О всем этом я весной 1937 года написал в президиум партсобрания, т.к. мне выступить не удалось за прекращением прений. Это заявление было там, по моим наблюдениям, прочитано Блатом, Лапшиным, Луговцевым и впоследствии оно "затерялось", его никто "не помнит" и так исчезло, а меня после этого партсобрания освободили от обслуживания эсеров и я использовался на побегушках, кто куда пошлет. Или поручали вести следствие по делам, по которым никто не мог добиться признания и с просроченными сроками, а потом меня ща эти дела "избивали" на совещаниях.

 

Лапшин сам с агентурой при встречах обращался грубо, издевательски, в результате чего один из агентов (ветврач) после такой встречи с Лапшиным убил жену и сам покончил самоубийством. Только так Лапшин, Придорогин и Крутов учили своих подчиненных работать с агентурой. Они обычно расспрашивали о состоявшейся встрече с агентом и иронизировали - вы, наверное, с ним обращаетесь, как с девочкой, слишком вежливо, нужно требовать работы без всяких оговорок, -- это означало материть, запугивать арестом и т.д.

 

Когда я против этого всего и неправильного использования меня запротестовал, то меня расценили как зазнайку и высокомерного человека. А когда я на одном из партсобраний группы раскритиковал неправильные установки Лапшина и Крутова о вербовке агентуры и работе с ней, то меня Лапшин и его зам. Придорогин смешали с грязью.

 

Кадкин, сигнал начальства, подхватил и как редактор газеты изображал меня в каждом номере в всех видах и даже за то, что любимчик Крутова Марсаков шкаф оставлял открытым, -- это приписывалось мне. А при реорганизации отделов в августе 1937 г. Лапшин позаботился, чтобы меня в штате этого отдела больше не было...

 

Касаясь дела церковников, за которое был арестован безвинно сотрудник 4 отдела ЛИФАТОВ, я имею все основания утверждать, что это дело было искусственно создано Кадкиным и Мальцевым через агентуру. Затем агентура арестовывалась, "допрашивалась" в качестве "свидетелей" и освобождалась. Обвиняемым подсовывались подписываться липовые протоколы и заставляли их подписывать под разными угрозами и обещаниями. В этом деле была сплошная фальсификация, и если бы она рассматривалась в общсудебном порядке, то на нем бы был нажит большой скандал. Против этого Лифатов и восстал, об этом он написал в своем рапорте (который следовало бы разыскать). Однако партком не принял во внимание ни одного доказательства Лифатова, а поверил врагам Лапшину и Солодилову...

 

Если тщательно проверить результаты оперативной работы Кадкина, Мальцева, Сайфутдинова, то не трудно понять, что это - патентованные карьеристы, липачи, верные ученики врага народа Лапшина, которых Лапшин везде и всюду ставил в пример, а они в свою очередь восхваляли стиль работы Лапшина и рекомендовали у него учиться. На этой основе эти люди и продвигались. МАЛЬЦЕВ был организатор т.н. барака № 18, которым особенно широко пользовались Кадкин, Ворончихин и Сайфутдинов...

 

Недопустимые методы в следствии впервые стали применяться в 1937 г. в 3 отделе, возглавляемом тогда ЛУГОВЦЕВЫМ и ЧЕРЕДНИЧЕНКО. Они собирали совещания, куда приглашали сотрудников других отделов "для обмена опытом", где работники 3 отдела отчитывались о том, как они "добиваются" признания арестованных. Такие совещания, а потом восхваления методов работы 3 отдела внедряло все это в работу и других отделов. Чистов, Лапшин и Луговцев требовали такой работы во всех отделах.

 

Чистов, быв. нач. УНКВД, называл 3 отдел "злым отделом», чем работники отдела даже гордились. Когда Луговцев стал зам. нач. УНКВД, то беспрерывно не переставал восхвалять Чередниченко до последних дней. ПИКМАНА Луговцев также ставил в пример как человека, способного быстро "раскалывать" арестованных...

 

На основе подхалимства и угодничества было построено продвижение по службе не только уже перечисленных, но и других, как например ЛАКТИОНОВА - любимчика Лапшина и ИСТОМИНА, задушевного друга Луговцева. Поэтому я считаю, что к последним тоже нужно присмотреться, так как в отношении их не совсем лестные отзывы у товарищей по работе, особенно в отношении Истомина, который между прочим ведет себя так, что на общих партсобраниях никогда не показывает свое полит. лицо, т.к. не выступает.

 

В то же время других, более способных и преданных, затирали и создавали перспективу беспросветности. Если ПЕРФИЛЬЕВ делал попытки критиковать эту семейку и противоречил неправильным установкам на парткоме, то его быстро выкурили под видом продвижения в Чебаркульский район. За прямые и критические выступления недостатков, был "выдвинут" в Сатку и БОЛДЫРЕВ.

 

Считаю необходимым отметить еще такой момент в отношении ВОРОНЧИХИНА. В Облздраве работает давнишняя и хорошая его приятельница СУШКОВА Анна Николаевна, пользовавшаяся, кстати сказать, большим уважением врага народа Рындина и Советникова. Кода она работала в Троицке Пред. РИКа, то Ворончихин часто ездил туда на явку с агентурой по троцкистам, где всегда с Сушковой встречался, туда же приезжала часто и б/жена Ворончихина ВАСИЛЬЧУ, ныне работающая председателем Обкома Союза школьных работников, где они довольно в приятельской обстановке проводили время с Сушковой и ее мужем АНДРИАНОВЫМ, бывшим в то время директором МТС, где немало навредил.

 

Во время ликвидации в 1938 году в Челябинске к-р организации правых, Сушкова и ее муж Андрианов проходили по показаниям как участники организации в 4 отделе, который возглавлял Ворончихин, однако последние к ответственности привлечены не были. Хуже того, на Сушкову были заготовлены справка и постановление, но так они и "залежались" у Ворончихина. Почему? Это нужно проверить...

 

Ст. опер. упол. 3 отделения ТУ УНКВД Сержант Гос. Безопасности ДУБИНИН

 

*   *   *

НАЧАЛЬНИКУ УНКВ ЧО Капитану Государственной Безопасности тов. СОШНИКОВУ

от О/упол 1 отд. 2 отд. УГБ сержанта гос. без. КОВАЛЕВА

РАПОРТ "О методах следственной работы по эсеровской организации, ликвидированной УНКВД в марте-апреле 1938 года".

 

Доношу, что в марте месяце 1938 г. я по телеграфному распоряжению зам. нач. УНКВД капитана госбезопасности Луговцева был вызван для работы в Челябинск, в УНКВД и прикомандирован к 2 отделению 4 отдела...

 

С приездом нас в УНВД нач. 2 отдела МАЛЬЦЕВ собрал всех в кабинет, где вкратце рассказал, что УНКВД снимается эсеровская организация, насчитывающая больше 500 человек. Мы вызваны для ведения следствия о этому делу. Следствие будет вестись в Челябинской исправительно-трудовой колонии, там же будут и арестованные. Нач. следственной группы назначается лейтенант Меньшиков...

 

С приездом в колонию, Мальцев собрал совещание и рассказал о порядке ведения следствия, который сводился к следующему:

 

1. Арестованный вызывался только для заполнения анкетных данных, причем графы 9, 10, 12, 15, 16 заполнялись, по установке Мальцева, не со слов арестованного, а по указанию Меньшикова. Например, в графу !" в каждом или почти каждом деле ставилось эсер, хотя фактически он белогвардеец или просто кулак.

 

2. Протоколы допроса, очные ставки, протоколы об окончании следствия писались в отсутствии арестованного. Заносимые в протокол допроса факты террористической, диверсионной, вредительской и шпионской деятельности следователь должен был выдумать из своей головы, в лучшем случае, предварительно беседовал с обвиняемым, выясняя через него, какие факты имели место в том районе или предприятии, где он работал, а затем записывал в протокол, хотя они к его вине никакого отношения не имели.

 

3. Протоколы допроса, очные ставки и протоколы об окончании следствия в готовом виде подшивались в дело, а затем сдавались на просмотр Мальцеву. Если протокол не удовлетворял (слабо выражены факты диверсии или шпионажа), дело возвращалось обратно для переделки, а лицо, писавшее протокол, подвергалось жестокой критике вроде: "оппортунистически пишете, жалеете врага..."

 

Мне известно, что к тем лицам, которые не хотели подписывать, применялись меры физического воздействия вплоть до того, что арестованного садили на сутки и больше на парашу, одновременно оправляясь в нее...

 

Действительной контрреволюционной деятельности следствием вскрыто не было, хотя в большинстве своем был арестован антисоветский и контррев. элемент, с другой стороны, неизбежно могли попасть люди невиновные. У меня лично напрашивается вопрос, а он, конечно, не может и не напрашиваться, почему же я, свидетель фальсификации следствия и даже сам принимал какое-то участие, не воспротивился в свое время, не сообщил об этом вышестоящим органам.

 

Я должен, товарищ капитан, прямо и чистосердечно заявить, во-первых, потому что я считал, считаю и в этом глубоко убежден, что все эти факты были известны руководству управления. Больше того, по иноконтингенту, белогвардейцам следствие велось в самом управлении аналогичными методами, в котором принимали участие почти все оперативные работники.

 

Я же человек с периферии, в Управлении никогда не работал и поднять голос против всех - следовательно, самому быть в 18 бараке, а в то время это было очень свободно заполучить, как мне казалось, 3-4 показания, что не составляло абсолютно никаких трудов - и вопрос решен. Условия работы, в которых мы работали целый месяц, мне кажется, были не случайными. Никто из работников не имел права из колонии отлучаться, спать разрешали только 2-3 часа в сутки, тут же на столах...

 

*   *   *

НАЧАЛЬНИКУ УПРАВЛЕНИЯ НКВД ПО ЧО тов. СОШНИКОВУ

от оперуполномоченного УНКВД по ЧО сержанта Государственной Безопасности КИРЕЕВА

РАПОРТ

 

В нашем Управлении НКВД по Челябинской области наряду с массовыми необоснованными арестами существовала практика извращенных, позорящих наши органы методов следствия. В протоколах лиц, оформленных по альбому, писали несуществующую к-р деятельность обвиняемых и в этом направлении просто доходили до фантазий. Например, в протоколе одного из арестованных по Мишкинскому району записано было, что он сжег в Мишкинском районе аэродром, которого никогда в этом районе не существовало и не существует...

 

Мне начальник Златоустовского ГО ст. лейтенант гос.без. тов. ЧЕРНОВ с возмущением говорил, что в протоколах написана такая небылица, что просто приходится удивляться, как люди могли додуматься до таких вещей. Например, Чернов говорил, что в разных протоколах и у разных обвиняемых, ж.д. депо ст.Златоуст взорвано и сожжено "диверсантами" в разное время несколько раз, чего не было в действительности, и все эти поджоги и взрывы так художественно описаны, что просто приходиться удивляться античекистской изобретательности областных работников УНКВД.

 

Среди арестованных, числящихся за Мальцевым, находился арестованный б/работник УНКВД ДАЛЕЕВ, который был старостой камеры и, якобы заслуживая себе помилование, колол, как привыкли выражаться работники УНКВД, обвиняемых. Лица, попавшие в камеру Далеева, не выдерживали более 2-х суток и давали разные ложные показания о своей деятельности, лишь бы удовлетворить запросы следователя.

 

Далеев не хотевших признаваться всяко терроризировал: клал спать около параши или прямо на разлитую жижу. Работник 9 отдела тов. Пивоваров мне рассказывает, что у него есть обвиняемый б. научный сотрудник, который от ранее давших им показаний отказался, а на вопрос, почему он отказался от своих показаний, заявил, что две ночи по приказанию Далеева спал у параши прямо в вонючей луже...

 

Мальцев сам хвастался, что у него имеется такой староста в камере, который любого заставит сознаться и дать любые показания о себе и других. Начальник отделения 4 отдела Сайфутдинов присвоил до 700 рублей обвиняемых. Об этом безобразном факте его пом. оперуполномоченный ИВАНЦОВ написал рапорт, но вместо того, чтобы этот факт расследовать так как требуется, Иванцова вызвали и сказали, что Сайфутдинов не на плохом счету у начальства, и чтобы он таких рапортов не писал...

 

В Миньярском районе была арестована учительница как польская перебежчица. После ареста выяснилось, что она никогда в Польше не была, по национальности русская. В течение ряда лет работает в советских школах, ничего за ней компрометирующего не было. Но вместо того, чтобы исправить ошибку и освободить из-под стражи, ее все же оформили на тройку.

 

В Сосновском районе вместо старшего брата белогвардейца арестовали младшего и дело оформили по альбому. Спасло этому гражданину жизнь постановление ЦК ВКП(б), а прошел бы он по первой категории. Об этом руководству было известно, но никто из виновников этих преступных деяний до сих пор не наказан.

 

В ноябре 1938 года я был послан разрешить пробку в следственной работе в Кировском райотделении, где имелось до 30 арестованных. В результате оказалось, что 15 человек были арестованы необоснованно, из-под стражи освобождены. В конце декабря 1938 года меня послали в Уксянсий район, где скопилось 20 дел на 35 человек с просроченными сроками следствия. Мной было установлено, что большая часть обвиняемых сидит по 3-4 месяца без допроса. Протоколы свидетельских показаний без дат...

 

После того, как вышло в свет решение ЦК ВКП(б) и были распущены тройки, а оставшиеся дела вернулись на доследование, из разговоров начальников РО НКВД видно, что по показаниям обвиняемых в Челябинской области уже не осталось ни одного километра здорового железнодорожного пути, пожжены мастерские МТС, элеваторы и т.д...

 

Нач. Уфалейского РО НКВД КУРАНОВ, в разговоре о нечестности КАДКИНА в рапорте, в гостинице НКВД в ноябре 1938 года говорил, что Кадкин в следствии и арестах пользуется провокаторскими методами. Как пример, Куранов привел такой случай, что Кадкин по одной разработке приезжал в Уфалей, где через свою жену к одному фигуранту подбросил гранаты, после чего фигуранты разработки были арестованы. В процессе следствия с этим делом Кадкин провалился, но дело было замято и об этом знает очень ограниченный круг лиц...

 

Я прошу Вас, тов. начальник, поставить вопрос перед Наркомом внутренних дел т. Берия о высылке в Челябинскую область специальной комиссии по расследованию вышезатронутых мною вопросов, которая вскроет все ошибки, извращения и преступления отдельных работников УНКВД и периферии, даст возможность избавиться от всех лиц, порочащих наши органы...

 

Если это можно, я просил бы созвать оперативное совещание, на котором дать возможность высказаться работникам и, я уверен, вскроются вопиющие факты преступлений. Это совещание явится подспорьем к вскрытию и ликвидации ошибок, а то и сейчас с вашим приездом некоторые начальники отделов собирают начальников отделений и говорят им, что ничего особенного не случилось, что Лапшин снят с работы за перегиб и все...

 

*   *   *

ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННОМУ НКВД СССР МАЙОРУ ГОСБЕЗОПАСНОСТИ тов. КРУГЛОВУ

от лейтенанта госуд. безопасности, зам. нач. 2 отд. УГБ УНКВД по ЧО НАТАНСОНА Ю.К.

 

Я считаю своим долгом сообщить все, что мне известно об одном из таких участков на которых карьеристы, а быть может замаскированные враги делали бесспорно вражескую работу. Этот участок - работа по ликвидации к-р эсеровского подполья в Челябинской области. Нет оснований считать, что начало этой работы (осень 1937 г) когда был вскрыт эсеровский центр и основные звенья эсеровского подполья, было проведено недобросовестно, но при дальнейшем развороте дела, особенно в феврале-мае 198 года, работа эта приняла извращенный, уродливый, буквально вражеский характер...

 

В первых числах марта 1938 года о указанию нач. управления (Чистов) и нач. отдела (Ворончихин) было организовано специальное помещение для арестованных, для чего был использован барак 18 ИТК УТЗ (на ЧТЗ). В начале марта 1938 года старостой этого барака был назначен арестованный ДАЛИЕВ - участник террористической группы к-р организации правых, быв. нач. Учебно-боевой подготовки Челябинского "Динамо" по прошлой профессии тяжелоатлет и борец. В бараке с Далиевым в этот период находилось свыше 400 арестованных.

 

Перед Далиевым Мальцев и оперуполномоченый отделения 4 отдела Меньшиков поставили задачу способствовать разоружению арестованных, т.е. убеждать их писать заявления на имя следствия с признанием своей вины. В помощь ему был выделен т.н. актив, т.е. группа арестованных. При этом, в тех случаях, когда убеждения не действуют и арестованный не признается, Далиев уполномачивался с "согласия" всей камеры применять к этим арестованным репрессивные меры - стойку у параши, стойку на табуретке и т.п.

 

Для того, чтобы легче получать согласие камеры на применение таких мер, был введен принцип круговой поруки - при наличии хотя бы одного неразоружившегося, все арестованные лишались ларька, бани, передач. В результате подавляющее большинство арестованных стало писать заявления без применения каких-либо мер воздействия.

 

Несознавшихся Далиев ставил у параши. В отдельных случаях стойка продолжалась по несколько суток до 5-6; были случаи, когда Далиев заставлял стоять на коленях на перекладинах перевернутой табуретки. Побои являлись исключением, но по показаниям арестованных, имели все же место - был случай, когда арестованному нацмену сломали позвоночник при заталкивании его в парашу. Все это производилось публично, на глазах у сотен арестованных, при этом следователь (Меньшиков) заходил в барак и разговаривал с находившимися на стойке, так что камера знала, что Далиев действует с согласия следствия...

 

Начальники РО НКВД производили аресты антисоветского элемента. Эти арестованные непосредственно из района поступали в 18 барак. В лучшем случае следователь расспрашивал их о том, где они жили и работали, но очень часто и этого не было. Имеются массовые случаи, когда следователь не видел ни разу арестованного на всем протяжении следствия...

 

Для ускорения процедуры подписания арестованным материалов следствия дело подшивалось заранее и арестованному одновременно предлагали подписать все: анкету арестованного, постановление о предъявлении обвинения, протокол допроса, протокол очной ставки (ставок этих в действительности не было), протокол объявления об окончании следствия. В барак приводили сразу группу дел, арестованных вызывали всех вместе, и они, стоя в очереди, подписывали. На просьбы арестованных разрешить им прочесть то, что они подписывают, следователь отвечал: "Некогда читать, ведите очередь". В ряде случаев протокол допроса просто закрывался листом белой бумаги и оставалось место для подписи...

 

*   *   *

ОСОБОУПОЛНОМОЧЕННОМУ НКВД СССР МАЙОРУ тов. КРУГЛОВУ

от ст. лейтенанта гос.безопасности БРИТИКОВА

 

...Нужно сказать, что после того, как Лапшин и Луговцев стали у руководства Управления НКВД по Челябинской области, их непартийный подход сказывался даже в решениях хозяйственных и бытовых вопросов. Они очень быстро оба превратились в бар; причем, материально это барство создавалось за счет советской копеечки и в ущерб оперативной работе. Они вдвоем имели пять новеньких машин, тогда периферия не имела средств передвижения, а их жены имели закрепленные за ними машины. Они очень много говорили о снабжении сотрудников, а снабжали как хотели и сколько хотели себя. Дело дошло до того, что по их инициативе ими лично и рядом сотрудников были вопреки всем правилам приобретены ружья, изъятые у арестованных. Причем, понятно были отобраны лучшие ружья - формально их оформили через магазин "Динамо" за незначительную плату...

 

Архив ЛГ "Раритет"