Когда Михаил Задорнов говорит, что мы очень странные люди, он не далек от истины. Нам действительно проще рассуждать, к примеру, о японском экономическом чуде, нежели вспомнить, что подобных чудес и у нас в России было предостаточно. История Урала тому примером - всего лишь за сорок лет из ничего возникли крупнейшие металлургические корпорации, продукция которых шла на экспорт за милую душу.

 

Можно вспомнить и экономический взрыв 1904 года, когда после подписанного высочайшего манифеста о веротерпимости, старообрядческий капитал, доселе сдерживаемый более двух столетий, буквально захлестнул Россию. Отсюда родом и крупнейший банк братьев Рябушинских, и фабрики братьев Гучковых, и промышленные предприятия Саввы Морозова, и нефтедобыча братьев Шибаевых, и пароходное общество Дмитрия Сироткина.

 

Можно вспомнить... Впрочем, достаточно лишь внимательнее присмотреться к феномену старообрядческого капитала, чтобы понять, как Урал стал опорным краем державы, и что нам нужно, чтобы эти опоры не потерять.

 

О том, что старообрядческий капитал имеет религиозное (скопческое) происхождение, говорили немногие. Протоиерей Г. Флоровский, в частности, в отношении беспоповцев, отказавшихся от церковной иерархии, писал: «Ведь только быт и обряд теперь остаются, когда благодать отходит и тайны оскудевают. Все становится в зависимость от дел, ибо только дела и возможны. Отсюда эта неожиданная активность раскола в мирских делах, эта истовость в быту... раскол стремится своим человеческим усердием как-то возместить уход благодати».

 

Именно это «возмещение» утраченной благодати через свой капитал и стало тем цементом, на котором оказалась замешана почти вся горнозаводская промышленность. Изъять его «канцелярскими» войсками - и никакого бы «индустриального чуда» на Урале не произошло. На местах - в Тагильских и Кыштымских заводах - это понимали прекрасно.

 

 

Донесения-жалобы на Демидовых, что те прикрывают беглых раскольников, принимают на заводы и даже назначают приказчиками, конечно, были, но этим дело по большей части и ограничивалось. Особо усердные чиновники в итоге вполне довольствовались взятками и даже понимали, что аресты и высылка заводских старообрядцев несут убыток казне гораздо больший, нежели сокрытие двойной подати.

 

Легализованных (прошедших перепись) заводских старообрядцев условно можно разделить на две крупные социальные группы - первая была занята непосредственно на заводском производстве, вторая занималась его обслугой. Причем, Демидовы в нескольких поколениях настоятельно требовали «не смешивать» их между собой и, как правило, выказывали неудовольствие, если, к примеру, мастер или приказчик занимается попутно торговлей.

 

Производственная логика на заводах была проста – «чем менее цеховой труд был квалифицирован, тем меньшее количество старообрядцев он привлекал к себе». Мы почти не встретим старообрядцев в роли подмастерья или чернорабочего.

 

Преуспели старообрядцы и в управлении производством. К примеру, при Невьянской конторе (при незначительном штате) числилось 11 раскольников, в Нижнем Тагиле - 16 (из двадцати девяти), в Каслях и Кыштыме - трое из четырех. Получали они по тем временам совсем не плохо. Так, главный приказчик Тагильской конторы Иван Андреев (раскольник) имел 300 рублей в год; примерно такую же сумму получал и один из первых Каслинских приказчиков - старовер Яким Авраамов (из православных-никониан «потолок» не превышал 40 рублей).

 

 

Более того, заводовладельцы не только сочувствовали раскольникам и имели с них выгоду (например, Демидовы), но и сами были старообрядцами - такими, как Лев Расторгуев, купец, беспоповец, скупивший на рубеже ХVIII-ХIХ веков Нязепетровский, Кыштымские и Каслинский заводы. Подобный «кадровый» прецедент служил для старообрядческих общин хорошей защитой от действий властей, будь то Сибирская канцелярия или Горное управление.

 

Другой надежной защитой являлись деньги. Причем, деньги немалые, если даже Демидовы пользовались старообрядческими торговыми капиталами в качестве беспроцентных ссуд. Никита Акинфиевич в одном из своих распоряжений по Невьянской конторе особо наказывал: «Стараться по прежнему порядку принимать /деньги/ на заводское содержание там от торгашей... чего ради с таковыми отдавателями и должно обращаться ласково, чтоб они ни малого отвращения от того не имели».

 

Сумма займов обычно составляла 4-5 тысяч рублей. Вообще, основная масса старообрядцев занималась вспомогательными заводскими производствами - куренные (заготовка угля), каменщики, плотники, кузнецы - и внезаводскими работами, главной из которых, конечно, была торговля. Купцы-старообрядцы целиком обеспечивали округ - хлебом, зерном, мануфактурой и прочим (кстати, именно старообрядцам принадлежала монополия на уральский кожевенный и салотопенный промыслы). Подряды эти были выгодны, да и освобождали горнопромышленников от лишних проблем.

 

С другой стороны, старообрядцы с их корпоративными связями на Севере, на Волге, в Сибири, в Москве на Рогожке помогали сбывать уральское железо, становившись, таким образом, крупными оптовыми скупщиками. К слову, этот «торговый феномен» не раз отмечался экономистами; например, У. Петти говорил, что в любом обществе преимущества в торговле (контроль примерно 3/4 оборота) получает независимая, однородная группа, не разделяющая господствующей религии или идеологии, какой и было старообрядчество.

 

«Смириться с расколом» пришлось и Татищеву, как только он осознал выгодность строительных контрактов именно со старообрядцами. По меньшей мере, писал, что новый город Екатеринбург отстроился благодаря шарташским староверам. Тогда же начала складываться и «потаенная банковская система» - раскольники оказались первыми, кто отработал оперативную систему кредитования своих единоверцев, а потому собрать несколько сотен тысяч не представляло для старообрядческой корпорации особого труда.

 

Экономические успехи старообрядцев как одно из представлений об утраченной божественной благодати явились прямым следствием их религиозной аскезы, различных бытовых ограничений, не позволявших пускать капитал по ветру. Многие уральские старообрядческие соборы, прошедшие в разное время на Ирюме, в Невьянске, в Тюмени, в Екатеринбурге, оформили не только новое - часовенное (часовня как храм без священника и алтаря) - согласие, ставшее на Урале основным, но и определили свои «правила жития в мире».

 

 

Не смешаться с «иноверцами» помогали различные запреты. К примеру, на многих соборах принималась система запретов в еде и питье, хотя традиционный православный пост принимался безоговорочно. Староверы осуждали любое чревоугодие и излишества, лакомства, а также отвергали те продукты питания, прошедшие через «душепагубные деньги» - через акт купли-продажи. Непременно подвергались осуждению табак и алкоголь - по сути, наиболее затратные «статьи расходов» обычного населения.

 

Не меньшие ограничения были в одежде – «иноземное одеяние християном не носить». Некоторые соборы, согласно исследованиям, существенно дополняли это положение, запрещая, к примеру, носить «неметския сюртуки, армянския ярмеки, жидовския картузы и шапки еллинския» или «украшать волосы на голове, направлять челки», носить «шапки из поганаго зверя», «пинжаки и сапоги со скрипом» и вообще «необычную одежду нехристиянскую».

 

 

Именно эта строгая этика и способствовала накоплению старообрядческого капитала, хотя позднее многие крупнейшие купцы-староверы формально перейдут в единоверие, приняв это как лучший компромисс между своим делом и государственной властью. Но в целом старообрядцы, благодаря своей бережливости и расчетливости, осторожности в торговых предприятиях, враждебному отношению к модной роскоши и без того имевшие хороший достаток, если и шли на подобные соглашения, то с надеждой объявить себя старообрядцами впредь.

 

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ