Для краеведного знания характерна еще одна черта, которой совершенно нет в академической науке и по определению, наверное, быть не может. Это литературное осмысление истории, ее созерцание, дополненное воображением. При этом, вряд ли кого-нибудь следует убеждать, что литературный домысел Павла Бажова имеет не меньшую ценность, чем его первоначальный исторический умысел, и наоборот. В краеведном знании творческое мировосприятия малой родины равнозначно исторической фактуре; оно позволяет более глубоко, выпукло представить характер эпохи и людей, когда-то ее наполнивших.

 

Литературно-краеведческих источников по Южному Уралу немало – начиная с заметок путешественников, не чуждых литературной ниве. Личные впечатления, оценки, эмоции, дневниковые записи, фрагменты бесед, воспоминаний – все это со временем становится документальным источником; сочинение трансформируется в науку и само становится предметом исследования.

 

Это большое желание и возможность «измерить географию стихом» вызвали к жизни значительное количество всевозможных сборников стихов, рассказов, очерков, публицистических заметок именно на местах – и прежде всего, местными силами.

 

Незадолго до войны в Челябинске, к примеру, появился первый альманах «Южный Урал», который выходил вплоть до 1960-х годов. В 1974 году ему на смену пришел, пожалуй, самый известный литературно-краеведческий альманах «Каменный пояс» - в 16 выпусках этого издания участвовали практически все известные писатели, поэты и публицисты, так или иначе связанные с Южным Уралом.

 

Целый ряд литературно-краеведческих сборников издавался в Магнитогорске, где всегда, благодаря мощному импульсу 1930-х годов, была сильна литературная школа. Объединяющую роль в возрождении краеведных знаний в конце 1950-х годов сыграет журнал «Урал» - журнал, «идентифицирующий писательский труд по местности». Следом за ним на местах появятся городские вечерние газеты, куда краеведческие материалы вернутся одними из первых…

 

Не будут утеряны и традиции краеведческого путеводительства. Немалая заслуга в этом принадлежит географу, блестящему знатоку Южного Урала, почетному члену географического общества СССР Виктору Степановичу Старцеву. Ему было с чего знать Урал – еще вместе с экспедициями академика А.Е. Ферсмана он излазил его вдоль и поперек.

 

Географические сборники Старцева, можно сказать, зачитывались до дыр. Так, еще в 1936 году он составил первый своеобразный туристический путеводитель по Южному Уралу – где и что можно посмотреть и чему восхититься. Сразу после войны вышла его книга «По Южному Уралу», в которой помимо обзорного очерка о природе, полезных ископаемых, истории, этнографии, археологических и промышленных памятниках Челябинской области, были представлены экскурсионные маршруты по городам, описаны сплавы по рекам, даны спелеологические возможности грая. Все это было сопровождено подробными картами-схемами.

 

Виктор Степанович, можно сказать, чудом избежал «репрессивного пресса», буквально выскользнул из-под него в самый последний момент. Выпускник Екатеринбургской духовной семинарии, лектор 5-й армии Блюхера, выпустивший «Хрестоматию для красноармейца», участник Челябинского краеведческого общества, куратор Ильменского заповедника, один из авторов Плана краеведческих мероприятий к 200-летию Челябинска, В.С. Старцев имел все «шансы» стать еще одной жертвой разгрома уральского краеведения.

 

Его спас… Челябинский педагогический институт, основателем которого он и являлся. Основателем, но не ректором… Историки образования в шутку называют его «вечным заместителем и исполняющим обязанности». С 1934 года Старцев тянул на себе все организационные вопросы по институту – в то время, как ректора менялись один за другим. Ему принадлежит не реализованная, но уникальная идея объединить в годы войны пединститут с эвакуированным из Ленинграда институтом имени Герцена. Неуживчивый, напористый, добрый в быту и беспощадный на работе, вечно лезший на рожон с «советскими властями», сохранивший институт от переездов и расформирований, пробивавшийся в своих предложениях к самому В.М. Молотову, он был настоящей «костью в горле» для Челябинского исполкома. Но эта «кость» и помогла – трудно было найти другого, кто был бы способен в тени тянуть лямку целого института.

 

Вообще, Челябинский педагогический институт на протяжении нескольких советских десятилетий являлся историческим и краеведческим центром. Лишь в 1976 году пальму первенства попытается вырвать вновь организованный Челябинский госуниверситет.

 

Можно по-разному оценивать деятельность двух исторических факультетов, хотя идеологический пресс над академической наукой будет бедой общей. «Серые и красные лошади» истории КПСС, на восьмистах страницах жующие приоритет материи над сознанием и запивающие это диалектическим материализмом, - это стало «картинкой с натуры» студенческой жизни тех лет. Советская эпоха оказалась «эпохой чтения между строк», создав обширную – и в этом уникальный парадокс и безусловное достижение – фактографическую исследовательскую школу.

 

Лучше всего это можно показать на примере… той же партийной истории в ее региональном ракурсе. Вот где по-настоящему трудно было добиться, «чтобы Европа с Азией сходилась», как любил говорить профессор пединститута Николай Кузьмич Лисовский.

 

Темы исследовательских изысканий Н.К. Лисовского сегодня многим покажутся каким-то безумным советским атавизмом – это и история рабочего движения на Южном Урале с многочисленными марксистскими кружками, и «борьба большевиков за упрочение советской власти», и разгром дутовщины и корниловщины. Мы живем в противоречивой стране, где политические приоритеты меняются с быстротой женских перчаток; в стране, которая при всей своей идеологической ангажированности остается одной из самых аполитичных, больше доверяясь эмоциям и революции, чем здравому смыслу и поступательному движению.

 

Не понимая и не принимая этих вещей, невозможно быть «историком партии». Николай Кузьмич не скрывал своих пристрастий. Родившийся в рабочей семье за три года до революции, он был «классиком советской эпохи», плененный масштабами индустриальных преобразований, попыткой создания «советского человека», воспитанного на революционной романтике. Его идеалом был И. Сталин, чего Лисовский и не скрывал. Жалел, что не довелось побывать на фронте, хотя и был награжден медалью «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны». С большим уважением вспоминал Н.С. Патоличева, считая его метод организации производства в области наиболее эффективным.

 

В 1949 году, когда Н.К. Лисовский пришел в пединститут, он был неординарным человеком, имел высшее историческое и высшее партийное образование, что было крайней редкостью. Он становится одним из первых докторов наук, что позволило ему организовать защиту диссертаций.

 

- Он был настоящим трудоголиком, - вспоминает В.Я. Рушанин. – Как-то я спросил, чем обусловлен успех в науке? «Прилежанием и еще раз прилежанием, - ответил профессор. – Главное – работа, даже когда условия не очень располагают к этому».

 

Лисовский был человеком с рациональным сознанием, трезвым взглядом на жизнь и проблематику, прагматическим подходом к существу дела, во всем сохраняя самообладание и выдерживая меру.

 

Последняя характерная оценка была присуща и кафедре истории КПСС при всем ее идеологическом статусе. Когда в 1957 году вышел сборник «Борьба за Советскую власть на Южном Урале» - первый опыт издания революционных документов и материалов – пединститутовскую кафедру истории можно было «громить не глядя», превращая ее доцентов в пациентов психиатрической клиники. С выходом в 1962 году сборника по гражданской войне – тем более.

 

Суть в том, что в условиях гражданской войны и строжайшей конспирации большинство документов большевистского подполья не сохранилось, и фактографию приходилось выстраивать на документах учреждений колчаковского правительства, иных белогвардейских документах, которые вполне могли стать «миной замедленного действия» для их исследователя. Приходилось «работать» с текстом, оправдываясь, что «составители сочли возможным при археографической обработке сокращать текст белогвардейских документов без многоточий и оговорок о причинах изъятия текста».

 

Николай Кузьмич, безусловно, наступал на горло собственной песне, «расправляясь» с документальными источниками. Тем не менее, их архивные координаты были полностью сохранены; а уникальные фолианты как единицы хранения огню в 1960-80-е годы все же не предавались – слава богу, не пугачевские времена с тотальной чисткой архивов по приказу Екатерины Великой…

 

 

Рассказ об архивах – это вообще отдельная песня.

«Будет позорно, если мы, современники эпохи великих событий, не оставим никаких следов грядущему поколению о борьбе российского пролетариата, боровшегося за пролетарскую революцию, за диктатуру пролетариата и первый этап социалистического строительства». Так писал еще в 1927 году уполномоченный Челябинского историко-партийного архива Дмитрий Михайлович Чесноков, чекист, собравший первые краеведческие материалы по следам революционных событий.

 

Мы можем простить ему пафос и большевистскую риторику. Суть от этого все равно остается неизменной – «будет позорно…» Создавая свои анкеты, Д.М. Чесноков мечтал о больших книгах: «Архивы прошлых лет, воспоминания, обзоры, автобиографии, даже маленькие беглые заметки, полузабытая брошюра, старые газеты - словом, всякий документ, написанный или напечатанный, или фотоснимок, воскрешающий в нашей памяти живое представление о прошлом, - все это должно быть собрано, сконцентрировано, обработано и издано в виде сборника очерков или в форме научного и исторического точного обзора..."

 

Архивная служба всегда была обратной стороной краеведного знания. Архивисты не без основания называют себя «хранителями времени», без которых любой историк чувствовал бы себя одиноким путником в пустыне, не знающим, куда приткнуться. Было бы что изучать! Без артефактов, документов, свидетельств историческая наука становится версификативной с высокой долей астрологических методов – в виде гадания на кофейной гуще.

 

В том, что историко-краеведческая наука существует, есть огромная доля заслуг маленького человека, замеченная еще Ф.М. Достоевским, - он не желает «пропадать просто так», без следа, и готов от своей маленькой жизни, незаметной, не хватающей звезд с неба, хоть что-то оставить детям. История существует благодаря стихийному, бессознательному накоплению документальных свидетельств. В этом смысле, архивная служба, какой бы развитой и по самое горлышко наполненной документальным фондом она ни была, все равно остается лишь малой частью Народного Архива.

 

Увы, в истории нашей страны архивная служба, призванная собирать и беречь, переживала иногда такие пароксизмы, что невозможно читать без слез.

 

Сохранилась, к примеру, докладная записка управляющего областным архивом 1935 года, когда после многочисленных реорганизаций и полной потере связей на местах, прежде всего профессиональных, пришлось говорить о «самом неблагоприятном образе» архивной службы. «Материалы безнаказанно расхищались и уничтожались, сдавались в утиль, пускались в оборот в качестве писчей бумаги». «Беспризорные» городские архивы с нищим бюджетом пускали уникальные документы на самокрутки.

 

«Работники их в подавляющем большинстве неопытные, малограмотные, с архивным делом незнакомые; есть и заведомо негодные. В облархиве работают двое – один подросток, другой страдает эпилепсией; один из заведующих с трудом может подписать свою фамилию». Если учесть, на тот период времени челябинцам приходилось обслуживать еще и Курган, а на все про все в штате значилось лишь 15 человек, то расписывать дополнительно, как история уходит сквозь пальцы, не имеет смысла.

 

Само собой, архивная служба и в России, и на Урале реорганизовалась не раз – у нас хоть мясом не корми, только дай почесать зуд преобразования. Наиболее болезненными оказались в силу исторических обстоятельств преобразования 1930-х годов. В октябре 1937 года, к примеру, как самостоятельные учреждения были сформированы исторический архив Челябинской области и Архив Октябрьской революции. В январе 1939 года Исторический архив Челябинской области и «архивное революционное собрание» были вновь объединены. А уже через месяц все архивы вошли в состав УНКВД по Челябинской области со всеми вытекающими отсюда последствиями. Председателем архивной комиссии назначался, как правило, заместитель начальника управления НКВД. В таком подчинении они просуществовали до февраля 1962 года.

 

Архивы, безусловно, вносили свою лепту в издание сборников исторических документов. Хотя полвека тому назад издательская ситуация была не в пример скромнее нынешней – областной объединенный архив находился под бдительным оком партийных и иных «компетентных» органов, долгое время не имел более-менее нормального помещения. Так, с 1951 года он располагался в перестроенной бывшей котельной ферросплавного завода, а в новое здание на Свердловском проспекте архив переедет под самый занавес ХХ века.

 

Архивный «прорыв» в книжном деле был совершен, когда в 1969 году во главе архива встала Валентина Сергеевна Замниус, «правопреемница» историко-фактографической школы. Выпускница Московского архивного института, она подготовила несколько документальных сборников, в том числе по революционной и трудовой истории Южного Урала, принимала участие в подготовке сборников Челябинского пединститута.

 

В 1982 году архивную вахту будет нести также выпускник этого института Александр Павлович Финадеев. В 2010 году указом Президента медалью ордена «За заслуги перед Отечеством II степени» была награждена Галина Николаевна Кибиткина, которая немало помогла нам в работе над книгами. Мы искренне были рады такому событию – в кои-то веки в свободной стране модернизаций и инноваций государственные награды вручили архивистам, хранителям документальной истории!

 

Хотя, к слову, лет десять тому назад мы с определенной досадой писали, что в «челябинских архивах краеведы не рождаются - они здесь умирают медленной и мучительной смертью от бесконечного выпрашивания того или иного дела и его переписывания, поскольку на необходимую для работы ксерокопию не хватает денег в кармане». Говорили, что «нужно всегда помнить еще две простые вещи: история, если она никем не востребована, мертва; документы, если они никем не востребованы, ничем не отличаются от макулатуры».

 

В принципе, сложно требовать иных эмоций от излета 1990-х годов, наполненных только одной идеей – идеей выживания. Нам есть, с чем сравнивать. Сегодня архивное дело на Южном Урале – самое что ни на есть живое, и его просветительский потенциал огромен, который воплощается в сотнях публикаций, в книгах и выставках, на Интернет-ресурсах.

 

 

Краеведческое пространство немыслимо организовать без «реперных точек» - библиотек. Они всегда были центрами притяжения краеведческой науки – и когда являлись частной коллекцией, разрешенной для свободного доступа, и когда получили государственный статус, оформившись в централизованную сеть. На Южном Урале таким центром, безусловно, стала областная научная библиотека.

 

Историю «публички» можно рассказывать долго. «Спокойного» времени в ее жизни не оказалось (хотя что может быть «тише» библиотечного дела!) В годы становления велась настоящая борьба за сохранение книжного фонда, доставшегося в наследство от многих выдающихся дореволюционных деятелей, в том числе и челябинских предпринимателей братьев Покровских. В годы репрессий библиотека была «обескровлена» арестами; в годы войны – «растеряла» и часть уникального книжного фонда.

 

Особая страница истории ЧОУНБ, конечно, связана с именем Владимира Павловича Бирюкова. О нем сегодня написано и сказано много – и это главное, чем краеведы и писатели могли бы его отблагодарить. Тезис о краеведческой науке как о массовом явлении, о чем позднее скажет академик Д.С. Лихачев, в полной мере принадлежит и Бирюкову.

 

Он воспринимал краеведение как открытое и доступное всем занятие, которое, помимо образовательный и научно-исторических задач, еще подспудно воспитывало людей, связывая народное обыденное сознание с исторической традицией и поэтическим миром. Владимир Павлович в шутку определил свою деятельность краеведа: «Ответственный секретарь народа» - и это определение по сей день является одним из лучших. «Я у всех /исследователей/ на подхвате. Роль моя – роль помощника, этим и счастлив я…»

 

У него были все резоны так говорить – его библиотека в начале 1930-х годов являлась одним из наиболее полных и ценных краеведческих собраний, основу которой составляла уникальная коллекция уральской периодики начиная с 1824 года.

 

В 1935 году газета «Правда» сообщила, что В.П. Бирюков передал в дар свой фонд Челябинской областной библиотеке. Но из небольшого Шадринска в силу разных проволочек в столицу Южного Урала библиотека так и не перебралась. Сначала дело упиралось в отсутствие помещения, куда бы можно было перевезти библиотеку Бирюкова. В качестве компромисса устроили в Шадринске Челябинский филиал, а Владимира Павловича зачислили в штат на должность старшего библиографа.

 

Но и здесь спокойной жизни не получалось. Филиал несколько раз менял адреса, а с началом Великой Отечественной войны фонд перевезли в закрытую кладбищенскую церковь, где он остался без надежного присмотра. После отделения Курганской области вопрос о филиале вообще оказался подвешенным де-юре, и фонд неизбежно стал «разбегаться», хотя часть коллекции все же попала в Челябинск.

 

Не переехал в Челябинск и сам Владимир Павлович, хотя и тяготел к нему и хотел здесь жить. Б.Т. Уткин, заместитель директора библиотеки в 1960-е годы, написал и отправил немало писем, чтобы решить этот вопрос. Борис Тимофеевич приезжал и в Шадринск с целью выяснить условия перевоза фонда Бирюкова в новое здание библиотеки. Но ни на счет фонда, ни на счет квартиры для семьи Бирюкова челябинские власти так и не дали положительного ответа. Зато в Свердловске эти вопросы решили оперативно, даже сказать, стремительно – и в 1964 году с приездом Бирюкова в городе был основан Уральский архив литературы и искусства…

 

Сегодня, когда на берегах Миасса проходят Бирюковские чтения (с 1973 года), челябинским властям, еще знающим (хотя бы по рассказам) о бездействии своих предшественников, приходится лишь стыдливо опускать глаза и признавать, что пренебрежение к человеку стоило городу Имени…

 

О Борисе Тимофеевиче Уткине, отдавшем Челябинской областной публичной библиотеке четверть века, впору писать отдельный очерк. Краеведение в силу своего массового характера все же «нуждается в некотором руководстве» - в добротной систематизации материалов, документов, публикаций, монографий. «Невидимый библиографический подвиг» - именно он стоит за привычным сегодня тематическим каталогом.

 

Кстати, всем привычные ныне каталоги краеведческой литературы, в которых легко ориентироваться и подбирать нужную литературу, на деле рождались с трудом. Указателей, описаний библиотечных фондов предпринималось немало, но первое упоминание о краеведческой картотеке в областной публичной библиотеке появилось лишь накануне Великой Отечественной войны, в 1940 году. Потребовалось более 15 лет, чтобы появился прообраз систематического краеведческого каталога, и судьба человека, которому эта работа была бы по силам.

 

Биография Б.Т. Уткина характерна для представителей поколения середины 1920-х годов – слишком много испытаний выпадет на их долю. Деревенское детство, сельская школа, тяжелая болезнь, смерть отца, мытарство по городам и селам – все это сменилось суровыми буднями военного времени. На фронт Борис Тимофеевич не попал – был признан годным лишь к нестроевой службе. После войны поехал в Москву учиться – в библиотечный институт, где предоставляли общежитие. Один из лучших выпускников, он в Челябинске с 1956 года. Сначала руководил научной деятельностью библиотеки, затем возглавил библиографическую службу.

 

- И коллеги, и читатели в нем души не чаяли, - рассказывает Александра Григорьевна Заврина, которая долгие годы является хранителем редких книг ЧОУНБ. – Его отличали высочайший профессионализм и увлеченность любимым делом. В течение многих лет он вел краеведческие изыскания о деятелях Урала, занимался историей печати, открывая малоизвестные и неожиданные факты. Мы вместе подготовили издание «Время и книга», занимались изысканиями по знатным родословиям Челябинска и области, в том числе и по братьям Покровским.

 

С разработкой справочно-библиографического аппарата выйдет своя история. Борис Тимофеевич буквально заразил всех своим энтузиазмом, и сам отдавался работе с каким-то необычайным рвением. Засиживался до глубокой ночи, составляя каталоги и картотеки. Приходя домой, снова садился за роспись. В библиотеке шутили, что краеведческий каталог Челябинской публички родом из уткинской квартиры…

 

«Всякий, кто пробовал составить хотя бы один указатель, - рассказывает Е.И. Коган, - знает, что без творческой жилки, без увлеченности, без проникновения в предмет ничего путного не получится. А Уткин составил не один десяток указателей, лучшим из которых и сейчас остается указатель «Челябинск», изданный в 1990 году».

 

Кроме библиографических указателей в Челябинской публичной библиотеке был воплощен еще один замечательный и масштабный издательский проект – «Календарь знаменательных и памятных дат Челябинской области».

 

«Календарь» родился, можно сказать, из обиды. В годы хрущевской оттепели идея подобных календарей буквально разлилась по книжным просторам российских библиотек. На этой волне в Свердловске издали «Календарь памятных дат по Уралу, 1961 год» - попытались объять необъятное уральское наследие даже в пределах одного года. В итоге в изданном календаре среди 70 юбилейных материалов на Челябинскую область пришлось лишь восемь дат – капля в море.

 

- Тогда всеми было принято решение, что составлять общеуральские календари явно нецелесообразно, - рассказывал Борис Тимофеевич Уткин. – Поэтому наши библиографы взяли курс на составление и издание календарей только по своей области, и добились определенных успехов и в содержании, и в оперативности.

 

История челябинского календаря начинается с 1962 года – именно тогда появился первый машинописный экземпляр. В типографию он, правда, не попал – «из-за отсутствия бумаги».

 

Ох уж эта бумага! В советской системе распределения материальных ресурсов – настоящая бита для краеведов и писателей. Нужно «замотать» хорошее дело или хорошие тексты – нет бумаги для издания, нет картона, нет клея для переплета, нет типографской краски и т.д. И дело даже не в экономике, а в политике.

 

- Было бы ошибкой считать, что подготовка наших краеведческих календарей шла все время по восходящей линии, - говорит Б.Т. Уткин. – При выпуске этих пособий постоянно приходилось ловчить, продираться сквозь джунгли запретительных циркуляров, правил, параграфов и других административных рогаток. Вообще, тоталитарные режимы по своей сути всегда противодействуют общественным движениям, в том числе и краеведческому. Но иногда запретительные меры маскировались под борьбу за экономию бумаги, государственных сил и средств.

 

В нормальном «книжном виде» календарь вышел в 1965 году. Затем некоторое время после «разгромных» статей против краеведческих изданий он печатался небольшими тиражами и с плохим качеством на ротаторе (была когда-то такая множительная техника). Лишь с 1974 года календарь стал выходить ежегодно в стандартном книжном формате…

 

Эта «стабильная периодичность» стоила немалых сил не только Б.Т. Уткину, но и Антонине Яковлевне Темеровой, библиографу-краеведу, которая была одной из первых составителей-редакторов челябинского календаря. Современные электронные возможности, конечно, во многом изменили представление о библиотечном краеведческом деле. Так, сегодня на сайте той же Челябинской публичной библиотеки представлена достаточно яркая полнотекстовая коллекция редких книг, сопряженная с коллекциями других городов и регионов.

 

Еще одним объединяющим и систематизирующим началом южноуральского краеведного знания стал отдел краеведения ЧОУНБ. За последние тридцать лет сотрудники отдела полностью опровергли представление о библиотекаре, как о некоей «серой мышке», спрятавшейся среди пыльных книжных фолиантов. Немалая заслуга в этом принадлежит Ларисе Валентиновне Каменской – при ней отдел стал не только местом встреч и общения, но и своеобразным брендом областной библиотеки.

 

Как минимум, два «детища» Л.В. Каменской являются центрами притяжения: клуб «Уральский собеседник» и общество генеалогов-любителей. О генеалогическом просвещении – вообще вопрос отдельный. Возвращение к генеалогии стало, пожалуй, самым ярким свидетельством, что с нами действительно что-то произошло, изменилось глубинно. «Коллективный советский человек» кончился, когда в нем пророс человек генеалогический, проявивший острый интерес к истории своего рода и тем самым получивший историческую идентификацию.

 

- Когда в 1993 году появилась южноуральская ассоциация генеалогов, этот процесс уже шел полным ходом, - рассказывает Л.В. Каменская. – Формирование и укрепление родовой памяти – это качественно новое состояние, принципиально отличающееся от того, в котором мы когда-то пребывали. Да и само отношение к краеведам изменилось – на них перестали смотреть, как на чудаков, как на что-то второстепенное, не имеющее личной практической ценности.

 

Ради справедливости надо сказать, что в Челябинске и в целом на Южном Урале все же удалось сохранить преемственность старших и младших поколений краеведов.

 

Эта преемственность получила признание в 1990 году, который можно считать началом современного возрождения краеведческого движения. После полувекового забвения было возрождено Центральное бюро краеведения в виде Союза краеведов, который возглавил историк С.О. Шмидт. В том же году, по инициативе Д.С. Лихачева, именно в Челябинске собрался Первый съезд краеведов России.

 

Встречи и беседы с академиком Дмитрием Сергеевичем Лихачевым, который в то время был председателем Советского фонда культуры, и Сигурдом Оттовичем Шмидтом, председателем археографической комиссии АН СССР, для нас были уникальным подарком судьбы. Разговор шел о том, как в меняющихся, перестроечных условиях возродить интерес к краеведению; о том, насколько значимы краеведческие исследования в общероссийском масштабе.

 

 В те дни, как бы парадоксально это не звучало, но мы с гордостью почувствовали, что мало чем отличаемся от краеведов прежних поколений; что нам одинаково близки мысли Рычкова, Игнатьева, Чернавского; что нам также хочется написать большой труд, подобно Витевскому, или напротив – «позабавиться» путеводителем в духе Весновского; что нам также хочется спорить о сущности и роли краеведного знания.

 

К челябинскому съезду краеведов определения краеведческой науки во многом выкристаллизовались. Во-первых, за ней признали саму науку со всем необходимым академическим аппаратом и методикой исследования. Во-вторых, за краеведением «сохранили право» быть общественной деятельностью, к которой причастны не только специалисты, но и широкий круг лиц: обычные горожане, местные жители, школьники, любители. По определению Д.С. Лихачева, краеведение – это самый массовый вид науки, и другого такого не будет.

 

Наконец, за краеведением признали и сохранили право быть синкретичным – смотреть на местный мир в комплексе: оценивать и отслеживать события, быть археологическим и этнографическим, творчески воспринимать красоту истории и географии, оставаться воспитывающей наукой с исключительной отдачей. И при этом оставить за собой право повториться и подписаться под словами Р.Г. Игнатьева: «История нашего края есть труд громадный, почтенный, важный не в местном одном отношении, но и вообще для истории русской…»

 

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ