Индустриализация с вятским говорком

«И жить торопится, и чувствовать спешит…» Эти знаменитые строчки князя Вяземского, взятые эпиграфом к «Евгению Онегину», лучше всего передают то настроение, с каким набирал скорость Челябинск в самую азартную пору своего становления – на волне индустриализации начала 1930-х годов. Несмотря на трагический слом прежнего патриархального крестьянского уклада, эта волна несла в себе нечто новое, неведомое и… невообразимое по масштабам.

Поворотной для Челябинска и для Ленинского района станет весна 1930 года. Сначала в апреле Пленумом Уральского обкома партии был утвержден план развития «Большого Урала», который предусматривал резкое увеличение промышленного производства и в три раза увеличивал объемы капитальных вложений. А в мае 1930 года правительство страны приняло программу строительства на Урале 16 гигантов машиностроения, включив в их число станкостроительный завод и прописав его в Челябинске. Место под него выбрали в юго-восточном углу города по соседству с Тракторостроем – по другую сторону железнодорожной магистрали.

Весной 1931 года, еще по снегу, объезжая болотины и мокрые овражки, петляя между пнями и кустами, откуда то и дело выпрыгивали зайцы, на будущую площадку прибыли геодезисты…

Удивительное дело, но Станкострой начинался не в чистом поле, а в самом центре Челябинска. Здесь, на улице К. Маркса, в большом кирпичном доме располагались механические мастерские, которые изготавливали необходимые строительные механизмы и приспособления. Отсюда родом, к слову, будет и своего рода первый станкомашевский станок.

Об этом рассказывал в очерках по истории завода краевед Г.В. Согрин. Прежде чем затевать капитальное строительство, нужно было где-то размещать самих строителей. Единственный выход – бараки. Их в прямом смысле лепили: деревянный каркас, в простенках – маты из камыша, которого в окрестностях было в изобилии. В мастерской изготовили станок, вязавший и прессовавший камышовые маты. В итоге бригада в 18 человек ставила барак за 18 дней.

Сама жизнь диктовала такие темпы. Народ на строительство прибывал и прибывал. Это были не только выходцы из ближайших зауральских деревень, уходивших в город за лучшей жизнью. На строительстве особо ценились вятские плотники – и Станкострой характерно заокал и зацокал. Большое пополнение с Вятки пришло в 1933 году, как раз накануне октябрьских праздников.

Рассказывают, что на демонстрацию вятские пришли в полном составе – в самотканных шароварах, расшитых цветных рубахах, но в лаптях. Их сначала пускать не хотели, но те, обидевшись, дозвонились до горкома партии. В итоге, как пишет Г. Согрин, «эти молодцы промаршировали по городу таким четким и красивым строем, печатая шаг, что их всюду громко приветствовали. Даже рубахи были подобраны по цветам: сначала шла шеренга в красных рубахах, за ними в зеленых и дальше – в синих…»

И вправду, эти молодцы только в первый год строительства поставили более 30 бараков, которые и составили основу Ворошиловского поселка, или 3-го участка, как его тогда все называли. Где он находился? – сегодня в его сердце растет современный торговый комплекс «Алмаз»…

Странное слово: КБС

«Трамвай идет до КБС» - эта странная аббревиатура, которая уже давно перебралась в произведения челябинских писателей, в Ленинском районе никого не удивляет. Она родилась из мечты 1930-х годов – построить на пустом, пусть и болотистом месте, рядом с новым, идеальным, словно с иголочки, заводом настоящий новый город, лучше которого еще никто не строил… Чтобы были высокие, теплые, чистые дома, магазины, детские сады, поликлиники. А еще – дворцы, парки, фонтаны, асфальты, фонари, клумбы…

Как только не переводили, не расшифровывали КБС, особенно по прошествии многих лет, когда истоки подзабылись. Дети из других районов Челябинска, к примеру, называли КБС «краем бешеных собак», взрослые – «концом белого света». В конце 1980-х годов, когда особенно «популярными» стали стычки между подростками, ходившими стенка на стенку, район на район, местная молодежь прозвала его Кварталом Большой Силы и весьма гордилась этим. Родители же привычно весело мурлыкали под нос: «КБС – страна чудес…»

Это было ближе к истине. В 1930-40-х годах понятие «соцгород» - социалистический город при предприятии – являлось вполне обиходным. Но до сих пор КБС расшифровывается двояко: как «коммунально-бытовое строительство» и как «культурно-бытовое строительство». В краеведческой среде нет однозначности по этому поводу. Тем не менее, в материалах и документах музея «Станкомаш», который сегодня восстанавливается в индустриальном парке «Конар», приоритет однозначно отдается культуре – культуре жизни, культуре быта…

Первый колышек

Первый колышек в строительство нового поселка – соцгорода при заводе Станкомаш – был вбит в июле 1932 года. Сегодня это дом № 4 по улице Челябинского рабочего.

Первое строительное лето выдалось жарким. Огромные пустыри южнее Сибирской слободы были изрезаны траншеями и котлованами под фундаменты. «Всюду кучи камня, песка, извести, бочки с цементом, штабеля кирпича, - рассказывал Г. Согрин. – От котлованов до болота снуют грабарки, громыхают на стыках рельсов узкоколейной дороги вагонетки со строительными материалами. Но вот грабари остановили своих лошадей, землекопы поднялись наверх, работа приостановилась, а к крайнему с восточной стороны котловану со всех сторон стали подходить люди».

Митинг, торжественный, зажигающий, с непременным желанием построить город-сад, был одним из ярких атрибутов советской эпохи. И это оправдано – строительство шло с большими трудностями, в ручном исполнении, при минимуме строительной техники. Нужны были такие слова, чтобы работалось весело.

- Совсем недавно мы только мечтали о строительстве соцгородка, - звучало с трибуны. – И вот сегодня мы заложим первый камень первого многоэтажного дома. На этих пустырях и болотах мы воздвигнем большой благоустроенный социалистический городок. Будут у нас семиэтажные дома с подъемными лифтами, посадим деревья, цветы…

С семиэтажками и лифтами, конечно, преувеличили: в соцгороде «Станкомаша» таких домов будет всего лишь два – на перекрестке улиц Челябинского рабочего и Гагарина. Но главное – зажечь людей, вселить веру, что все возможно.

Потом приступили к закладке первого камня в котловане. В истории сохранилось имя прораба, который строил первые шесть домов на КБС, - Афанасий Петрович Коробейников. В тот день ему в руки дали камень, ведро с раствором и мастерок. Спускаясь в котлован, он вовремя вспомнил строительный обычай – класть под первый камень серебряную монету. Она и легла в самый низ котлована, на сырую землю. Как только камень был уложен, грянула музыка и стройка снова ожила. В честь такого события строителям в подарок выдали мясные консервы, конфеты, папиросы и даже пиво…

Чтоб всем так жить!

Кстати, накануне всего этого «строительного действа» в газете «Челябинский рабочий» развернулась целая дискуссия – «Каким быть социалистическому городу» на будущей одноименной улице? На газетной полосе появились даже планировки будущих квартир – двухуровневых полуторок, например, с кухнями-шкафами с раздвижными стенками. Остановились, правда, на экономном варианте – по четыре квартиры на лестничной площадке.

Первый квартал КБС представлял собой прямоугольник, образованный одними из первых в Челябинске пятиэтажными домами с семиэтажками на торцах. Внутри располагались дома попроще – в четыре этажа. Несколько домов, как рассказывают, были выстроены по немецкому проекту – с высокими потолками и большими окнами. Кстати, нумерация домов не была привязана к улицам, адреса звучали просто: КБС-1, КБС-2 и так далее.  Всего было построено 16 домов. Нумерацию домов на более привычную для нас изменили в начале 1960-х годов.

Все капитальные дома на КБС предлагали невиданный по тем временам комфорт: электричество, в квартире – вода, пусть и холодная, туалет, ванная. Можно представить, какими райскими чертогами предстал он перед новоселами.

Особенно оценили новоселье женщины. «В таких хороших условиях мы никогда не жили. В семье у нас пять человек, а живем мы в двух больших, просторных, светлых комнатах. Кроме этих двух комнат есть еще небольшая прихожая и кухня. Квартира, одним словом, очень приличная, - рассказывали они корреспондентам советских газет. - У нас теперь электричество, водопровод, паровое отопление. А в кухне стоит духовка. Я никак не налюбуюсь на нее. Раньше русскую печь топишь, топишь, полвоза дров сожжешь, а в эту три полена сунешь – и готово...»

В общем, сказка – чтоб всем так жить… Но несмотря на идеологическую подоплеку статей, отметим: КБС по тем временам был отнюдь не рядовой стройкой. Авторы проекта были премированы, а сам поселок станкостроителей был признан в числе лучших соцгородов страны.

Начало Станкостроя

Удивительные метаморфозы происходили с пространством – люди, которые вбивали первые колышки в основание новых цехов, еще прекрасно помнили, как охотились в здешних мелких березняках и болотинах на куропаток или выслеживали зайца-русака.

Например, Герой Советского Союза Михаил Петрович Галин, командир пулеметной роты, бравший Берлин, вспоминал, как уезжал в армию и каким ему запомнился тогдашний Ленинский район: «За заводом имени С. Орджоникидзе и соцгородом, выросшим возле него, до самого Копейска простиралась ровная болотистая местность, заросшая мелким березняком. Когда я снова ступил на родную землю, вернулся в свой Ленинский район, я был поражен переменам, которые произошли за время Великой Отечественной войны, - на месте болот выросли огромные промышленные предприятия и целый город…»

Начиналось все не так просто. Первая строительная зима 1932 года выдалась холодной, лютой, и топоры плотников едва вгрызались в задубевшее дерево. Не было техники, транспорта. Первые два экскаватора и 12 машин появились на Станкострое лишь через год после начала строительства. Зато свой главный транспортный цех у завода уже был. С весны 1932 года он разместился на берегу станкомашевского озерка - здесь построили большие конюшни с кузницей, куда и перевели всех лошадей. Затем конный двор переберется на площадку нынешнего моторного завода ЧТЗ.

Каким было начало Станкомаша? Например, первый литейный цех помещался в небольшом здании, больше похожим на сарай. Поначалу отливки были небольшими, хотя однажды цех получил модель на отливку детали весом более тонны. Удивительно, но заливали сталь ручным ковшом в специально подготовленную яму, а затем поднимали отливку с помощью монорельса. Сегодня подобное представить почти невозможно, как и понять, почему первый литейный цех рабочие прозвали «самоваром». Главное - чтобы закипал...

Товарищ Серго

Индустриальная эпоха, можно сказать, оказалась персонифицированной: она была тесно завязана на железного наркома – комиссара тяжелой промышленности Григория Константиновича Орджоникидзе, товарища Серго, как его называли. В Ленинском районе в честь него будут установлены памятники и поименованы предприятия.

Вообще, на заводах рабочие любили своего наркома: он был человеком достаточно открытым, казался простым, «своим», вникал в мелочи рабочего быта. В августе 1934 года на Станкострое, когда из прибывших машин вышла представительная делегация, Орджоникидзе первым делом зашел в рабочую столовую – посмотреть, чем и как кормят. И лишь потом отправился по цехам.

В тот приезд случилась история, ставшая классикой завода. «Обходя строительство, Орджоникидзе стал с особым интересом следить за работой крановщика, которых за пять минут устанавливал тяжелые железобетонные колонны в главном корпусе. Суть в том, что многие строители тогда еще побаивались ставить колонны из сборочного железобетона – монолит был привычнее. Между тем сборные конструкции существенно ускоряли сроки строительных работ».

Этот первый в стране опыт сборных конструкций для промпредприятий – заслуга Иосифа Абрамовича Каттеля. Высокий, худой, с небольшой бородкой, Каттель начинал строительство Магнитогорского комбината, а затем был переведен в Челябинск – как раз в разгар строительства. Он не только взял на себя ответственность за новый метод, но и попробовал совместить строительные работы с пуско-наладочными, что тоже ускорило строительство.

- Мне очень понравилась ваша работа, ваш порядок, - говорил Серго на митинге – Ваш завод – первый в Советском Союзе, который строится из сборного железобетона. Такие заводы имеются пока только в Америке…

Потом будут фотографии на память. Первой из них станет фото с молодежной девичьей бригадой, а уж затем – с суровой половиной человечества…

И еще характерная деталь. «После отъезда Серго Орджоникидзе, - вспоминал бригадир плотников Степан Тамошкин, - был издан приказ по строительству, обязывающий кассиров приносить на рабочие места зарплату, а продавцов – продукты и промтовары первой необходимости, чтобы рабочие не тратили время на ходьбу в кассу и по магазинам. И вот работаешь, а к тебе приходит кассир и вручает конверт с деньгами, на конверте бронзой выведено: «Привет ударнику Тамошкину». А следом за кассиром идут лотошники с продуктами и промтоварами. Приятно, черт возьми!..»

В феврале 1937 года, когда пришло известие о смерти Григория Константиновича, на Челябинском станкостроительном заводе состоялся митинг - рабочие завода приняли решение установить мемориальную доску и направить ходатайство о присвоении заводу имени Орджоникидзе.

Первые станки...

Производство станков во все времена считалось вершиной, венцом машиностроения. Как говорили классики марксизма, это «производство средств производства». Для молодой Страны Советов будущий «Станкомаш» решал ключевую задачу в импортозамещении – том самом, о котором сегодня говорится так много – не ввозить оборудование, платя за это дорогую по тем временам валюту, а производить его самим.

Завод строился как мощный комбинат с законченным циклом производства, со своей металлургической базой, мартеновским, литейным, кузнечно-прессовым и механическим цехами. 16 мая 1935 года приказом начальника Главного военно-мобилизационного управления наркомата тяжелой промышленности отдельные цехи завода были включены  в число действующих. Эта дата и считается днем рождения завода. Тогда же появилась первая опытная партия токарно-винторезных станков, названных в честь Серго Орджоникидзе СО-1.

А уже в июле 1935 года на завод пришел срочный правительственный заказ на изготовление токарно-винторезных станков, которые в то время ввозились из Швейцарии. Определенная нервозность чувствовалась: дело было новым, то там то здесь выявлялись дефекты, которые устранялись по ходу работы. К тому же директор И.А. Каттель торопил – ему хотелось привезти станки в Москву до ноябрьских праздников (была такая советская традиция – приурочивать трудовые свершения к годовщине Октября). Налаживал станки мастер-инструментальщик Иван Николаевич Колесник, приехавший на Станкострой из «оружейного» Златоуста. Когда шла обкатка станков, неделями не выходил из цеха.

Наконец, станки были приняты отделом технического контроля – и моментально разобраны, упакованы в ящики, погружены в автомобили – и на вокзал, к курьерскому поезду. В Москве Орджоникидзе лично осмотрел станки. Естественно, без накладок не обошлось. Из первой отечественной партии в 12 станков 5 дали сбой и оказались негодными. Орджоникидзе успокоил – мол, лиха беда начало – и выделил мастеру на сутки персональный автомобиль, чтобы тот мог проехаться по московским заводам и посмотреть: что и как работает.

Через год, в честь дня рождения первого серийного станка 1Д-64, заводчане арендовали… челябинский цирк. На арене установили столы, покрытые кумачом. После торжественных речей перешли к главному – к наградам и ценным подаркам. Одни получили наручные часы и фотоаппараты, другие – пальто и костюмы, ружья и швейные машинки; а начальнику сборочного цеха достался мотоцикл…

...и первые школы

Жизнь налаживалась - и главным свидетельством этого становились не производственные цеха, а школы. В начале 1930-х годов здание школы, пусть и типовое, но величественное на фоне изб, землянок и бараков, было символом будущего, вселяло уверенность, что все получится.

Первой общеобразовательной школой, ровесницей района, построенной в 1935 году, стала 47-ая школа, «гвардейская», мужская - в те годы в Советском Союзе еще практиковалось раздельное обучение.

- Школа на нынешней улице Харлова возле ГАИ была типовой: таких много понастроили до войны, - вспоминал ее выпускник послевоенных лет Лев Бондаревский. - Широкие коридоры вдоль здания, по бокам запасные выходы, в центре главная лестница винтом, которая раздваивалась в разные стороны. Все классы входили окнами на юг. Спортзал, кабинеты физики, химии. На первом этаже под кабинетами – квартира директора. В общем, внешне – обычная школа тех лет.

Особенность 47-й школе придавал ее мужской спортивный характер, за что и она и получила название «гвардейской». Главным действующим лицом был не столько директор, сколько физрук-военрук, гонявший учеников на лыжах по трассе вокруг школы. Задача была понятна – именно из уральцев и сибиряков стали формироваться первые лыжные батальоны, проявившие себя уже в ходе финской военной кампании. Кроме лыжников, школа готовила легкоатлетов, конькобежцев, многоборцев. Многие воспитанники школы стали видными спортсменами, инструкторами по военно-спортивной подготовке.

В поздние советские годы школа была преобразована в учебно-производственный комбинат, ставший одним из ведущих в стране. Многие старшеклассники 1980-х годов получали здесь свою первую рабочую специальность и даже собирали первые компьютеры «Правец». Сегодня здесь властвуют дошколята и младшеклассники…

Очередь за парту

Привычная картина - взволнованные родители у дверей директорского кабинета ждут решения: принят их ребенок или нет. Так было полвека назад, когда 37-ая школа была обычной школой, так и сегодня, когда она получила статус лицея, а в 2007 году была признана лучшей школой России.

Здесь всегда был мощный педагогический состав и яркие директора. Например, в сложные годы рыночных реформ школу удержал на плаву Николай Васильевич Минеев, заслуженный учитель России. Курс на естественные науки, ставших визитной карточкой школы, был усилен при Лине Васильевне Сотниковой, которая отдала 37-ой школе полвека работы, директорствуя и преподавая химию, и стала кавалером ордена Трудового Красного Знамени. Необычную творческую лабораторию учителей Челябинска на базе школы организовала Эвелина Александровна Заматохина - она первой в Челябинской области получила звание «Народного учителя СССР». В первые послевоенные годы, когда в Челябинске провели учительский конкурс, лучшими учителями стали преподаватели школы № 37 математик Лев Перфильевич Седов, награжденный орденом Трудового Красного Знамени, и Тамара Александровна Казанская, учитель начальных классов.

Восходя к истории, скажем: такой мощный «кадровый импульс» был задан с самого начала. Строительство школы началось в 1934 году – в год образования Челябинской области. Поэтому не удивительно, что у школы, помимо шефов в лице руководства завода № 78, появился высокопоставленный куратор – первый секретарь Челябинского обкома партии Кузьма Рындин. Одно время школу даже называли «рындинской». По его замыслу школа должна была стать образцово-показательной как в области, так и за ее пределами. Поэтому перед первым директором Абрамом Зиновьевичем Караковским была поставлена задача подобрать самых лучших учителей.

 Кстати, в сентябре 1936 года, когда школа получила свой паспорт и сделала первый набор, К.В. Рындин остался недоволен оснащением школы - оборудование, мебель показались ему куцыми. В итоге директор подготовил обстоятельную смету «стоимости работ по приведению школы в образцовое состояние» - на 83 948 рублей. Самым дорогим приобретением оказалось пианино - почти под четыре тысячи рублей...

Мальчик для битья

Драма 1937 года не обойдет 37-ую школу стороной - под молох репрессий попадет ее первый директор Абрам Зиновьевич Караковский.

- В один из вечеров, - вспоминала учитель школы В.А. Муратова, - когда многие учителя еще не разошлись по домам, в учительскую вошел взволнованный директор школы Караковский. Он пожелал нам честно трудиться, любить свое дело, и, пожав каждому руку, простился с нами и ушел. Каждый из нас почувствовал, что происходит. Директора школы все уважали, ведь каждому он чем-то помог в работе. Утром он на работу уже не пришел...

Дома у Абрама Зиновьевича остался маленький пятилетний сын Владимир - будущий легендарный учитель, основатель целого направления в педагогике, директор челябинской школы № 1 на улице Красной, создавший почти идеальный школьный мир, сплетая судьбы учителей и учеников.

В следственном деле А.З. Караковского стараниями следователей директору в вину поставят историю мальчишки-шестиклассника Толи Ведяшкина, «шпаны из Порт-Артура». Во все времена найдется человечек, от которого будет плакать вся школа. Рано потерявший мать и почти не видящий отца из-за работы, он воспитывался улицей, сошелся с двумя рецидивистами, совершил несколько дерзких краж. В школе хулиганил, курил, сквернословил, подтягивал разные вещи из учительских шкафов. В итоге решением педсовета был исключен из школы.

В это время в его судьбу вмешался секретарь обкома и куратор школы Кузьма Рындин, от которого посыпались упреки учителям - недосмотрели, не хотите заниматься воспитанием, не выполняете свои обязанности. В итоге хулигана восстановили. Позднее в следственном деле именно это восстановление и станет основой обвинения Караковского во вредительстве и прочих грехах. «Прямым результатом этой контрреволюционной вылазки явилось падение дисциплины, рост классово-враждебных проявлений и элементов морально-бытового разложения, - писал следователь. - В школе имело место до последнего времени пьянство и разврат среди малолетних учениц и учеников...»

За подобную «контрреволюционную деятельность» никакого иного наказания, кроме расстрела, не предполагалось. А.З. Караковский будет реабилитирован в 1958 году.

Впрочем, тогда, в конце 1930-х годов маховик репрессий остановит холодное дыхание надвигающейся войны. И вчерашние хулиганы вместе с учителями уйдут на фронт. Из 37-ой школы сразу после выпускного в июне 1941 года ушли защищать Родину 52 ученика вместе с директором школы М.А. Гароном. В честь них на здании школы установлена мемориальная доска...

Вячеслав ЛЮТОВ, Олев ВЕПРЕВ. Вглядываясь в Ленинский. Екатеринбург. БКИ. 2015.

Фото: Артем Анисин, Татьяна Богина, Василий Долгошеев, Артем Зигануров, Евгений Клавдиенко, Андрей Лабаскин, Дмитрий Лесняк, Иван Навроцкий, Константин Севостьянов, Андрей Юдин

читать дальше: Первенцы района: ЗСО и КБС (2)