Главная » Статьи » Южноуральский биограф » Современники (XX-XXI вв.)

НЕИЗБЕЖНОСТЬ ПЕРЕСЕЧЕНИЙ

Аристарх Шаляпин и Яков Пушкарев. К биографической истории Челябинского областного суда.

...Где люди в родстве со стихиями,

Стихии в соседстве с людьми...

  Борис Пастернак

 

*   *   *

Когда-то, летом 1977 года, журнал "Советская Юстиция" свел на своих страницах двух старейших челябинских судей - Якова Николаевича Пушкарева и Аристарха Яковлевича Шаляпина. Свел за одним столом, в одной беседе. Помог в этой встрече тогдашний председатель Челябинского областного суда Аркадий Павлович Пшеничников, собравший (не без помощи Пушкарева) к тому времени уникальный альбом по истории суда - с документами и материалами, с первыми декретами и постановлениями СНК, с журналистскими очерками и хроникой событий 1920-30 годов. В неспешной беседе многое вспомнилось, многое было рассказано. И все же...

 

*   *   *

Революцию, совершенно переиначившую прежнюю Россию, не случайно называют стихией - в ней все жестоко перемешалось, переплелось. Стихийно, с чистого листа, начиналось и новое советское государство - опыт по тем временам почти уникальный. Сегодня, в столь массированном потоке исторической информации, уже невозможно выбрать правых и виноватых, разобраться в хитросплетениях событий и человеческих судеб.

Пусть это не покажется странным, но вся беспокойная революционная стихия ныне покойно хранится в архивных личных карточках - будь то партийных, чекистских или иных (кстати, в одном из писем Петра Герасимова, чекиста 1920-х годов, нам встретилось примечательное указание: "Личные дела, которые мы писали (личный листок, автобиографии и т.д.), проверялись. Следовательно, точнее и достовернее их и быть не может"). Главная особенность этих карточек - невообразимая смена назначений: начиная с должностей и кончая географией. Иными словами, человек, попавший в водоворот революционного строительства, едва успев освоить одно дело, с этим багажом знаний направлялся на новый участок, начиная "новый профиль" также с нуля. Метод проб и ошибок - то, что в свое время поэт Константин Батюшков называл "эмпирией биографии" -- определял психологический настрой эпохи. Отсюда и отсутствие страха перед новым делом, новым поручением, которое в массе своей было присуще целому поколению, для старой России "молодому и незнакомому", -- единожды "научившись учиться", оно уже не делало из этого проблемы.

Была и еще одна черта, ныне уже иронично заключенная в строчки "Отречемся от старого мира". Отрекались всерьез, а затем также всерьез восстанавливали связь времен, перенимая и анализируя "царский опыт", хотя и поверяя его новым революционным идеологическим заказом.

К середине 1930-х годов все правоохранительные органы и спецслужбы, "в том числе" и органы юстиции советского государства были в целом сформированы. Нам пришлось взять в кавычки эту совершенно недопустимую с точки зрения сегодняшнего дня взаимосвязь по той простой причине, что основной кадровый состав советских судов довоенной поры составляли прежде всего люди, имевшие опыт работы в ЧК.

Впрочем, по порядку, насколько это возможно для свободных заметок...

 

*   *   *

Выходец из бедной крестьянской семьи, уроженец Вятского уезда Вятской же губернии, Аристарх Шаляпин, родившийся 10 апреля 1895 года, писал в своей автобиографии, чудом сохранившейся в нынешней архивной неразберихе:

"Со школьного возраста, в летнее время, работал по найму у богатых мужиков, а позднее в г. Вятке (дворником, подсобным рабочим в булочных, рассыльным и т.д.) В общем, с молодости испытал голод, издевательство, нужду.

В 1910 году по окончании двухклассного училища Министерства Народного Просвещения с хорошими оценками, выдержал экзамены и был принят в Кукарскую Учительскую семинарию (ныне гор. Советск Кировской области), где учился на казенный счет до 3-го класса включительно, т.е. до 1914 года. Не выдержав экзаменов на последний 4 класс, по окончании 6-ти месячных земских курсов, получил право занять должность помощника учителя в земской начальной школе в селе Екатерининском Ногинского уезда Вятской губернии.

В мае 1915 года был досрочно призван в царскую армию, в которой находился до октября 1917 года, участвовал в боях на австрийском (юго-западном) фронте рядовым и фейерверкером..."

 

Выходец из семьи рабочего-токаря Кусинского завода, Яков Пушкарев, родившийся в 1896 году, писал в одном из вариантов своей автобиографии:

"В 1908 году окончил начальную 3-х-классную школу (других тогда в Кусе не было) и сразу пошел к попу в работники (кучером). Прожил у попа три года, а затем он мне отказал, так как я стал большим. После этого работал на лошади отца (возил дрова, чугун в Медведевку), а с 1912 по 1915 год работал на строительстве железной дороги Бердяуш-Лысьва. В половине 1915 года меня приняли на работу в завод, где и работал в литейном цехе до 1918 года. О революции до ее свершения не имел никакого понятия..."

 

Это - к вопросу о социальном происхождении.

В одном из писем Евдокия Шумилова, проработавшая в органах ОГПУ-НКВД почти четверть века, делает примечательную оговорку при посылке двух фотоснимков чекистов 1920-х годов: "Вот такие люди вершили в то время большие дела, а с точки зрения современности, были похожи на какой-то сброд. В середине снимка сидит начальник Коростин А.П., рядом с ним зам. Березкин". Кстати, этот "зам. Березкин" -- действительно, стоит верить в неизбежность пересечений - в 1923 году станет председателем Челябинского Губсуда и уполномоченным по Троицкому округу...

Вообще, удивительный - но ничуть не уничижительный - тон писем и воспоминаний оправдан во многом революционной романтикой, романтикой, привитой целому поколению, подобно тому, как детям ставят прививки в детском саду. Романтикой, которая оборачивалась искренним убеждением в правильности и необходимости своего дела. И в этом - одна из важнейших объединяющих черт той эпохи, которая, несмотря на всю жестокость происходящего, еще не успела стать циничной - пусть даже в одностороннем, "красном", порядке.

 

*   *   *

"Поход в революцию" у каждого был свой - шли разными тропинками, но в одном направлении. Вместе с тем были и невидимые пересечения - то, что принято называть случайными обстоятельствами. Но, как писал когда-то Василий Розанов, "сегодня случай, завтра случай - вот и выходит, что не случай вовсе, а закон..."

Шаляпина-революционера воспитывали окопы Первой мировой, где на первых порах не было ни одного коммуниста, а "главным идеологом" являлась подпольная фронтовая газета "Голос окопа". У Пушкарева-революционера также осталась печаль, что в Кусе не оказалось ни одного большевика, а "громкие" революционные петроградские события в провинциальном горнозаводском поселке даже не заметили.

В партию и тот, и другой пришли по-разному, но с общим "типографским знаменателем". Так, Шаляпин рассказывал в автобиографии: "Как и все остальные лица, принятые в августе 1917 года вместе со мною в партию, партбилетов на фронте за неимением бланков не получали, а были всем выданы только удостоверения за подписью председателя ячейки, он же председатель бригадного комитета. Потому считал и считаю свой статус в партии с 1917 года". Партбилет он получил в 1918 году, уже будучи чекистом Глазовской ЧК.

Свою историю с партийными документами - и так же с разницей в год - рассказывает и Пушкарев: "(В 1920 году) проходил обмен партийных билетов, выдавали единые партийные билеты; когда я снимался с учета, мне выдали партийный билет и поставили дату: октябрь 1920 года. Я тогда не придал этому значения. А сейчас числюсь членом партии с октября 1920 года. Хотя у меня есть соответствующие справки, что я в партию вступил именно в 1919 году. Получилось это, очевидно, потому, что в Уфе я жил под псевдонимом, партвзносы не платил, собрания партийные не посещал".

И тот, и другой "не зарекались от тюрьмы". Аристарху Шаляпину повезло больше - за братание с австрийскими солдатами по ту сторону линии фронта, за акцию по разоружению офицеров, за отказ, будучи командиром артиллерийской батареи, выполнить приказ Керенского о наступлении под "Орлиным Гнездом" ему грозил Военный трибунал, но "этого не допустил личный состав моей батареи" - то есть попросту отбил его из-под ареста.

Желание защищать революцию и советскую власть весной-летом 1918 года чуть было не стоило Якову Пушкареву жизни. Восстание чешского корпуса и его поход по горнозаводскому Уралу, провокации, сопряженные с убийствами, против революционного штаба в самой Кусе, бой на Моховой горе, выстрелы которого слышны были по всему кусинскому поселку, завершились для Пушкарева арестом. Его отправили сначала в Челябинскую тюрьму, а затем в колчаковский Красноярск.

"Освободили из заключения (в феврале 1919 года), без права выезда из Сибири, должен был, как сосланный, оставаться в Сибири, прописаться и жить. Отъехав (тогда) от Красноярска километров 80, на станции Кемчук мы с товарищем Андреевым А.Л. остановились, стали работать на лесозаготовках. Немного оправились, накопили денег на дорогу и в мае 1919 года нелегально приехали на Урал. Он в Златоуст, а я в Кусу. В Кусе тогда были еще колчаковские войска. Жить в Кусе было нельзя, обязательно бы снова арестовали. Пришлось сразу же договориться с одним рабочим завода, который отправил меня в лес на покос, привозил мне туда сколько мог продуктов. Там я и прожил до прихода Красной Армии..."

 

*   *   *

О скромности "чекистской литературы" (письма, воспоминания, автобиографии).

Я.Н. Пушкарев: "В начале 1920 года (перешел на работу) в Уфимскую Губчека. Здесь проработал до октября 1920 года, а затем был командирован для работы в ВЧК в Москву... В Москве я работал на секретной работе до марта 1923 года. В связи со смертью родителей в 1922 году от голода меня, по моей просьбе, отпустили домой, так как там оставались 4 малолетних сестренки, которым требовалась помощь. По прибытии в Кусу я решил устроиться на завод. Но проработал на заводе месяца два, (затем) завод был законсервирован. Я остался безработным. В июне 1923 года Златоустовским уездным комитетом партии я был послан на судебную работу народным судьей Миньярского района..."

 

*   *   *

Московские страницы и в жизни Пушкарева, и в судьбе Шаляпина - совершенно особые, "знаковые", как сказали бы сейчас. Знаковые и в том отношении, что на многие годы вперед предопределили "круг общения", который, несмотря на все хаотическое брожение молодой страны советов, все же оказался достаточно ограничен и который уже представлял собой те стальные скрепки, что удерживают листы рукописи.

Было бы нелепо искать в воспоминаниях обстоятельства "секретной работы" - среди чекистов рассказывать об этом не принято, даже если срок давности вполне может оправдать откровенность разговора. По сути, только срок давности - единственная возможность рассказать о том, что было. Ни переход на другую работу (например, в судебные или хозяйственные органы), ни уход на пенсию подобного права не давали. К слову, в воспоминаниях Дмитрия Чеснокова (составившего в свое время великолепный документальный свод архивных документов о становлении Советской власти на территории Челябинского уезда) есть очень существенная оговорка. Так, он пишет о себе: "Состояние моего здоровья резко ухудшилось, и меня освободили, но, как чекист, состоял в запасе. В этот период запаса, работая уже на хозяйственной работе, я не порывал связи с органами ЧК-ГПУ, выполняя ряд заданий и поручений". Иными словами, как гласит сложившаяся за ХХ век поговорка, бывших чекистов не бывает...

 

В Москве "точкой пересечения" становился кабинет Дзержинского. Его порог переступали Сергей Уралов (Кисляков), Андрей Коростин, Иван Затекин. Попавший в Москву в начале 1920-х годов Яков Пушкарев не стал исключением. Да и персональное направление из Уфимской Губчека многого стоило - признавало необычность обычного оперативника.

Сейчас уже невозможно доподлинно восстановить или разыскать документальные свидетельства (хотя у нас в России все может быть), но в одной из устных бесед, уже по прошествии десятилетий, было обронено, а нами услышано, что Пушкарев входил в группу по особым поручениям непосредственно при Дзержинском. Эти особые поручения до сих пор являются либо секретными страницами спецслужб, либо сожженными в ходе планомерно проводимых изъятий и уничтожений документов. Мы можем лишь предположить, что Пушкарев совместно с Ураловым работал тогда по созданию полномочного представительства ВЧК по Сибири (именно это представительство курировало горнозаводской Урал). Отсюда, кстати, можно сделать и предположения о полномочиях самого Якова Николаевича и степени его осведомленности в узловых событиях того периода.

 

Аристарх Шаляпин попал в Москву к Дзержинскому позднее и по иному поводу. В феврале 1925 года, когда Дзержинскому пришлось возглавить вплотную заниматься не только делами ОГПУ, но и возглавлять ВСНХ, Феликс Эдмундович провел Всероссийское совещание чекистов. Причем, совещание избранных - только представителей экономических отделов (ЭКО) ОГПУ. Наш горнозаводской край и представлял Шаляпин, работавший тогда в Златоустовском окружном отделе ОГПУ и являлся Уполномоченным представителем ОГПУ по Уралу.

В самом конце 1967 года "Челябинский рабочий" опубликовал маленькую "незаметную заметку" за подписью Шаляпина:

 "В то время я работал в Златоустовском окружном отделе ОГПУ и был участником Всероссийского совещания чекистов в Москве. На это совещание собрались, главным образом, чекисты из промышленных районов страны. Феликс Эдмундович Дзержинский в то время занимал посты Председателя ОГПУ и Председателя ВСНХ. Перед открытием совещания все его участники с большим нетерпением ожидали появления Феликса Эдмундовича. Фотографы нацелили фотоаппараты на парадную дверь. Но Ф.Э. Дзержинский точно в назначенное время появился в зале с противоположной стороны, с шинелью под мышкой и фуражкой в руке. Он тут же предложил приступить к работе, а фотографирование отложить до перерыва. Открыв совещание, Ф.Э. Дзержинский в краткой, но очень доходчивой речи резко поставил вопрос об отношении к специалистам в промышленности. Он со всей прямотой потребовал прекратить "спецеедство", которое зачастую имело место на предприятиях. В то время наши промышленные предприятия располагали незначительным числом инженерно-технических работников. Своих специалистов мы еще не имели, а к оставшимся дореволюционным специалистам доверия часто не было. Нередко это вредило делу. Необходимо было пресечь необоснованное недоверие к частным специалистам, создать им необходимые условия для работы. В этом, собственно, и заключалась основная цель созыва совещания чекистов, работавших в экономической области".

А.Я. Шаляпин, в силу тех особенностей, которые всегда отличали стиль чекистских воспоминаний от всей иной мемуаристики, недоговорил многое - и прежде всего о новых перспективных экономических проектах (хотя вопрос о частных специалистах, в принципе, лишь подтверждает это). В частности, речь на совещании шла о разворачивающемся в те годы Урало-Кузбасском проекте...

 

*   *   *

Златоустовский "куст" - Златоустовский округ - включал в себя все горнозаводские районы от Миньяра до Сатки, а сам город булатной стали вполне претендовал на звание столицы заводского Урала (в отличие от захолустного по тем меркам Челябинска с единственным плужным заводиком, парой мельниц и одной судебной комнатой, в которой, помимо заседаний, иногда и просто оставались на постой). Столь высокое, почти "федеральное" положение Златоуста обязывало ко многому и связывало многих.

На "златоустовской линии" тогда, в 1923-26 годах, Шаляпин и Пушкарев пересекались день через день. Да и попали на нее поначалу по "экономической части". Как следует из секретного отчета Златоустовского окружкома РКП(б), "в 1923 году на заводах Южного Урала был ряд крупных конфликтов до забастовок включительно. Конфликты были на Златоустовском, Симском, Миньярском, Саткинском, Магнезитовом и Белорецких заводах. Причины конфликтов: несвоевременная уплата заработка, причем рабочие теряли на курсе от 30 до 40 процентов, низкая квалификация разрядов труда и невыдача спецодежды, ее плохое качество и слишком продолжительный срок использования..."

Встречались и по множеству других поводов. Шаляпин, оперативный работник, выявлял немало диверсантов и бывших белогвардейцев, участвовавших в поджогах и убийствах, а также всевозможных спекулянтов и "махровых нэпманов". Пушкарев, судья, принимал целыми корзинами плоды работы Шаляпина. И не только он один - многие процессы того времени велись выездными коллегиями областного суда.

"Однажды, -- как вспоминал А.Я. Шаляпин, -- судили в Миассе большую контрреволюционную группу. Состав трибунала жил в гостинице, там и питались. После одного обеда всех начали мучить страшные боли: отравились. Комендант вскоре умер. Оказалось, в пищу мышьяк подложили. Однако, дозу враги, видимо, не рассчитали, а, может, молодость победила - отлежались..."

Сильнейший состав сотрудников Златоустовского окружного отдела ОГПУ, до серьезной перестановки кадров в 1926-27 годах, провел помимо ликвидации остатков банд Выдрина и Луконина еще одну блестящую операцию, свидетелями которой - глазами ЧК и глазами суда - стали Шаляпин и Пушкарев. Тогда, благодаря внимательности Ивана Затекина к чтению изъятых при обыске писем, удалось вычислить бывшего начальника дутовской контрразведки и организатора резни в Златоусте и Миассе (расстрел группы рабочих-латышей с напилочного завода) казачьего хорунжего Обухова. Оказалось, что тот под чужой фамилией и подложным документам обосновался... в Иркутском горкоме партии - там и был арестован и препровожден в Миасс.

Процесс был открытым - в Миасском городском саду, замечательным летним днем, при огромном стечении людей. Председательствовал на выездной сессии областного суда Романенко, он и огласил приговор - к высшей мере наказания. Огласил, кстати, под шквал аплодисментов...

 

*   *   *

"Расстрельные дела" были не просто чертой эпохи - их можно воспринимать и как идеологическую необходимость, и как основу гражданской безопасности, и как отзвуки "красно-белого" взаимного террора, которые были еще весьма отчетливы. Вместе с революционной романтикой неизбежно прививалась и революционная жестокость, достаточно ясная в информационном плане (кого и за что) и воплощенная в виде стремительных трибуналов - по обе стороны гражданской войны.

Отсюда и необходимость (подчас - даже жажда) чрезвычайных полномочий.

Примечательно в этом смысле совместное Постановление ВЦИК и СНК от 16 ноября 1922 года, о котором сейчас стараются не вспоминать. В нем, в частности, значилось: "Никакие органы власти не могут производить аресты Прокуроров, их помощников, председателей и членов Ревтрибуналов, председателей и членов президиума Совнарсудов, Народных судей и следователей без предварительного разрешения... ВЦИК и СНК".

Это постановление, по сути, переводило членов Ревтрибунала и Судей в разряд "неприкасаемых", обладающих не только чрезвычайными полномочиями в вынесении приговоров, но и имеющих право на судебную ошибку. Отчасти, именно эта неограниченная власть Ревтрибуналов, идущая вразрез с элементарными основами юстиции, стала одной из причин усиления ЧК как своеобразного - и этого всеми силами добивался тогда "красный Торквемада" Дзержинский - гаранта законности.

С другой стороны, неограниченные полномочия неизбежно персонифицировались - и вынесение Ревтрибуналом того или иного приговора имело в своей основе непосредственно личную этику (пусть и революционную) его председателя.

Впрочем, это постановление, узаконившее "судебный порядок гражданской войны", просуществовало совсем недолго - и уже в самом конце 1922 года Военные и Революционные трибуналы были упразднены.

 

*   *   *

О судебной этике в совершенно "неэтичных" условиях мог бы многое рассказать Аристарх Шаляпин.

Он одним из первых чекистов стал членом Ревтрибунала в Екатеринбурге в 1919 году, причем, одновременно возглавлял комиссию по борьбе с дезертирством. Он, в составе Реввоентрибунала Приуральского военного округа, участвовал в подавлении целого ряда контрреволюционных восстаний - например, в Красноуфимском и Курганском уездах (на локализацию последнего ушло почти полгода). Он, наконец, став заместителем председателя Челябинского Губсуда в 1922 году, еще застал спецкамеру народного суда при Челябинской Губчека, где слушались закрытые дела приговоренных к высшей мере наказания.

Впрочем, Шаляпин и рассказал, сравнивая свой судейский путь с путем Пушкарева, небольшой эпизод из "личной хроники" 1919 года: "У меня судейская судьба сложилась удачней, чем у Якова Николаевича. В 1919 году, когда я работал в ревтрибунале, секретарем там был бывший мировой судья с высшим юридическим образованием. И хотя он из "бывших", мы узнали от него много полезного. В последующие годы мне приходилось часто бывать в Москве, там я неоднократно встречался с Н.В. Крыленко. Запомнился, в частности, и такой случай. Утверждался приговор по делу белогвардейского офицера. Прямых доказательств его контрреволюционной деятельности не было. Крыленко обратил на это наше внимание. Он подчеркнул, что Советская власть карает только тех преступников, чья вина перед законом полностью доказана..."

Что ж, нам остается лишь верить на слово в неутраченную "презумпцию невиновности"...

 

*   *   *

В 1926 году судьба разведет Пушкарева и Шаляпина. Яков Николаевич продолжал "судить" горнозаводской край - был судьей Саткинского района (1927-30), заместителем председателя окружного суда в Златоусте (с января по октябрь 1930), судьей Миасского района (1930-32), старшим судьей в Златоусте (1932-35), пока не уехал на Высшие юридические курсы в Москву.

География назначений Аристарха Яковлевича гораздо шире, разнообразнее - заместитель начальника оперативного отдела ОГПУ в Нижнем Тагиле (1926-27), начальник окружного отдела ОГПУ в Днепропетровске (1927-29), начальник отдела ОГПУ Башкирии (1929-31), начальник отдела управления ОГПУ в Забайкалье (1931-35). Затем, уже по линии НКВД, работал начальником строительства шоссейных дорог на территории Монгольской республики.

Они снова встретятся в Челябинске уже накануне войны - Пушкарев после курсов станет старшим судьей, а в 1941 году - членом Челябинского областного суда. Шаляпин будет работать по прежней ЭКО-специальности: начальником Первого отдела на заводе имени Серго Орджоникидзе. В 1943 году, уже на переломе Великой отечественной войны, он также будет избран членом областного суда.

Это пересечение, уже впитавшее в себя опыт жизни, научившееся жестко анализировать современные реалии и не позволяющее во многом рассказывать о минувшем, теперь окажется всерьез и надолго. И та стихия, что когда-то не то кружила Россию, не то куражилась над ней, будет искать теперь свое настоящее русло...

Вячеслав ЛЮТОВ, Олег ВЕПРЕВ

Июнь-июль, 2001

Категория: Современники (XX-XXI вв.) | Добавил: кузнец (09.06.2020)
Просмотров: 457 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *: