| Главная » Статьи » Южноуральские путевые заметки » Несекретная история: Озерск |
Информационный взрыв Ранней весной 1989 года, на волне приснопамятной горбачевской гласности, в газете «Правда» вышла статья В. Черткова «Объект особого назначения», посвященная ПО «Маяк» и приоткрывшая завесу тайны над деятельностью комбината и аварией 1957 года. Вышла – и стала детонатором мощного информационного взрыва, буквально превратившего атомщиков во «врагов человечества». «Маяк» для всех был открытием – причем, весьма неприятным. Иностранным спецслужбам, к примеру, пришлось расписаться в своем поражении – «Сороковку» они прозевали. Зато теперь, пользуясь рухнувшим железным занавесом, на Урал потянулись иностранные делегации, организовывались научные конференции и круглые столы по проблемам атомной промышленности. Хотя в искренность намерений бывших противников мало кто верил, но опьянение свободой и возможностью общения оказалось сильнее. Японцы на Маяке Следом за учеными потянулись в Озерск и иностранныt журналисты. Первыми в сентябре 1989 года приехали японцы. Добирались кружным путем – через Москву, за разрешениями; потом еще два часа добирались из Челябинска. Весь «Маяк» им, естественно, показывать не стали, а первым делом привели к четырехэтажному зданию экспериментальной опытной станции. Г.Н. Романов, начальник станции, рассказал им о Восточно-Уральском заповеднике, об участках, которые специально не были очищены от радиации, чтобы была возможность изучить ее воздействие на растения и животных. Японцы просили, чтобы им дали посмотреть не только загрязненный район, но и само место взрыва – эту просьбу отклонили под предлогом того, что «не было предварительной договоренности».
Впрочем, было изначально понятно, что журналисты не поверят никому. «В этом засекреченном районе вблизи безымянного города, - писали они в статьях, - даже сейчас бросаются в глаза следы деревни, превратившейся в огромные заросли крапивы, и чернозем, содержащий стронций-90. Снова чувствуется огромный масштаб ядерной катастрофы, хотя советское правительство отрицает «трагедию», говоря, что умерших не было. Они наверняка были…» Смысл, который украли Дальше эмоции будут нарастать, как снежный ком. Тайна трагедия 1957 года стала не только достоянием мировой общественности, но и питательной средой для всевозможных экологических организаций. Разжечь в человеке радиофобию очень просто, и любое упоминание об атоме будет вызывать вселенский ужас. Подливала масло в огонь трагедия в Чернобыле, которая вызвала волну самой ожесточенной критики, направленной на атомную отрасль со стороны различных общественных движений. Всего за несколько месяцев 1989 года Озерск, живший чувством высокого государственного дела, оказался изгоем, виновником, врагом. Ветераны «Маяка» признавались, что в той радиофобной истерии было перечеркнуто все лучшее, созданное несколькими поколениями атомщиков; признавались, что фактически «был украден смысл всей их жизни». Особенно ярко и драматично это проявится в истории с Южно-Уральской атомной станцией. Небыстрые нейтроны За Южно-Уральской АЭС прочно закрепился статус главного атомного долгостроя и недостроя. Судьба этого проекта драматична. Площадку под строительство станции начала готовить еще в 1982 году, а сам проект казался весьма перспективным: необходимое топливо под руками, здесь же, в Озерске, самые квалифицированные кадры. Вдобавок, предполагалось, что станция поможет решить проблему с прибывающей водой в Теченском каскаде водоемов, просто выпаривая ее, подобно большому кипятильнику. Планировалось, что переработанное топливо, непригодное для военных целей, будет работать в мирном режиме десятилетия кряду, а не лежать в хранилищах. Увы, первый раз строительство приостановили в 1986 году – сразу после чернобыльской аварии; затем станция встала уже после «открытия» Озерска. К этому времени уже был подготовлен котлован, установлен фундамент под реактор на быстрых нейтронах, подобному тому, что стоит на Белоярской АЭС, началось возведение стен, вложены огромные средства… Страсти по АЭС Информационная истерия вокруг атомных проектов в начале 1990-х годов буквально захлестнула челябинскую прессу. То тут, то там возникали пикеты с требованием защитить людей от радиационной угрозы, от атомной бомбы замедленного действия. Журналисты бросали клич: «Нужно быть активным сегодня, чтобы не быть радиоактивным завтра». Челябинская область мгновенно получила статус «ядерной помойки», «второго Чернобыля». Река Теча и Кыштымская трагедия не сходили с уст.
Доводов атомщиков никто не слышал – АЭС смогла бы «замкнуть» весь ядерный производственный цикл и за три десятилетия сжечь весть токсичный плутоний из отходов, а ее «излучающее воздействие» на человека не превысило бы четырех часов сидения перед телевизором. Б.В. Брохович убеждал и словно в будущее заглядывал: - Работа АЭС помогла бы решить вопрос о переработке облученного ядерного топлива, а главное - дать дешевую энергию. Тем более что российская металлургия из-за известных действий США попала в трудное положение. Сейчас и Магнитка, и другие предприятия делают все, чтобы удешевить свою продукцию, но кардинальное решение только одно - дешевая энергия… Это был глас вопиющего в пустыне. В 1991 году в Челябинске прошел народный референдум – три четверти напуганных «атомным демоном» проголосовавших челябинцев высказались против строительства АЭС. Стоит ли говорить, что в Озерске все было ровно наоборот… Быть или не быть Этот драматичный проект пытались реанимировать не раз – но каждый раз под возмущение общественности. В 1990-е годы для возобновления строительства станции просто не было денег. Лишь после 2006 года, когда в России была разработана национальная энергетическая доктрина, а Челябинская область остро почувствовала дефицит электроэнергии, к этому вопросу вернулись снова и включили-таки Южно-Уральскую станцию в число будущих энергетических объектов. Изменился и сам проект: был выбран другой тип реактора, максимально безопасный в эксплуатации, с учетом новых достижений и даже опыта печально известной японской Фукусимы, а проектная мощность станции увеличена до 4600 МВт.
Но «радиофобные стереотипы» живучи. В сторону Озерска до сих пор смотрят косо – мол, лоббируют свои интересы, чтобы производить плутоний и дальше. Подобным скептикам ответил еще в начале 1990-х годов директор ПО «Маяк» Виктор Ильич Фетисов: - Да не нужно нам плутония больше, чем есть. Его уже столько, что на всех хватит. Причем, плутоний «Маяка» - высшей пробы. Это материал стратегический. Национальное достояние России. Вся страна работала на плутоний. Теперь это энергетическое топливо для наших детей, внуков, правнуков… Сквер Фетисова В старой части Озерска между двумя проспектами – Ленина и Победы – когда-то был разбит сквер, долгое время остававшийся без имени: сквер и сквер. Лишь в канун 60-летия «Маяка», руководство комбината вышло с ходатайством назвать его в честь Виктора Ильича Фетисова, возглавлявшего комбинат в «лихие девяностые», и установить здесь памятный знак. Ветераны «Маяка», когда подходят к нему с цветами, обычно говорят: - Это нашему Ильичу…
Выжить и жить Он родился за полгода до начала Великой Отечественной войны в саратовской деревенской глуши. Рано потерял отца, инженера, который умер на рытье окопов. Потом будет голодное время – мальчик дошел до такого истощения, хоть ложись и помирай. Выжил чудом. Рассказывают, что когда семилетнему мальчишке по случаю принесли леденцов, он отказался их есть – не знал, что такое… Кто и как приметил Фетисова в школе – сказать невозможно. Но он попал в один из тех наборов, который направлялся на Урал, в только что открывшийся Южно-Уральский политехникум. Его Фетисов и окончит с отличием в 1961 году. Вся дальнейшая жизнь будет связана с «Маяком» и Озерском, что даже складывалось ощущение, что за периметр запретки Фетисов и не выезжал. Он начинал техником на реакторном заводе; затем без отрыва от производства окончит МИФИ, став инженером-физиком. Оторвется от комбината однажды – его назначат секретарем горкома партии, потом будет председателем исполкома. Вгрызался в городское хозяйство, получал опыт организационной работы, но «Маяк» тянул сильнее. В итоге он буквально упросит коллег-партийцев не переизбирать его на второй срок. К тому же на комбинате очень нужен был главный инженер на приборный завод 40, куда Фетисов и будет назначен.
В.И. Фетисов Он словно растворится в заводе. Все, кто его знал, отмечали необыкновенную работоспособность; казалось, что он не уходил с завода. «Идешь на работу, у Фетисова в кабинете уже свет горит, уходишь – еще горит». И так день за днем. Сам Виктор Ильич относился к работе как к важнейшему делу, повторяя: «Служение Отечеству во все времена и в каждом государстве почетно». Вот только времена ему достались аховые, а государственные мужи – бросовые… «Взорвался твой реактор…» Он соответствовал своему имени – добивался, побеждал. В техникуме сидел денно и нощно за математическими формулами, пока не обогнал сокурсников. Одновременно наращивал мышцы – поднимая в общежитии вместо штанги кровать. Потом занялся греблей, стараясь побеждать не только мускулами, но и головой, учитывая, как ложится волна, куда ветер дует. Фетисов возглавил «Маяк» в 1989 году, когда политический ветер оказался непредсказуем. Он буквально спасал комбинат, когда государство отвернулось от атомной отрасли. Тяжело давались ему приемы по личным вопросам, когда люди шли к нему со своими бедами. После этих приемов Виктор Ильич возвращался домой буквально больным человеком, говорил жене: «Люда, как тяжело живут люди! Почему я не могу помочь всем?» Он сгорал, как топливо в реакторе. Врачи обнаружили опухоль головного мозга, сделали три операции. Его домашние рассказывали, что уже в бреду, незадолго до смерти, он упорно вел совещание, требовал какие-то документы, интересовался работой реактора. Жена, которая неотступно была рядом с ним, тихонечко, почти про себя, прошептала: «Взорвался твой реактор». Она имела в виду неизлечимую болезнь мужа, его не выдержавший перегрузок мозг. А он воспринял эти слова буквально, забеспокоился: «Как взорвался?». Пришлось объяснять, успокаивать, говорить, что на «Маяке» все в порядке… Это будет в декабре 1999 года… Лихое время Начало 1990-х годов вышло оглушительным для всей страны. Безумная инфляция, рост цен, разрыв хозяйственных связей, разочарование в идеалах, волна суицидов – перечислять можно до бесконечности. Перестроечная эйфория быстро сменилась борьбой за выживание; государственная политика словно растворилась в хаосе рынка, бросая на произвол судьбы и людей, и целые отрасли, в том числе и атомную. Люди старшего поколения грустно рассказывали: - Я заработал на комбинате отличную пенсию - 176 рублей - и скопил приличную сумму денег на старость. В 1991 году все сбережения пропали. Раньше я мог на свою пенсию купить семь месячных (тридцатидневных) карточек профилактического питания, жить без забот. С нынешней пенсии четверть надо отдать за квартиру, шестую часть - за лекарства. На остальное можно 10 дней в месяц можно нормально покушать – один раз в день… Замок не повесишь Кризис атомной отрасли начинался с моратория на ядерные испытания, подписанный на самом высоком уровне. Сразу стал «не нужен» соседний Снежинск, производивший заряды – зачем они, если взрывать все равно нельзя? В ракетном центре им. Макеева в Миассе на волне «дурной» конверсии стали выпускать пивные кеги. Военная продукция Озерска тоже оказалась не нужна…
В 1995 году В.И. Фетисов в интервью газете «Сегодня» с горечью скажет о «самоустранении» государства из сложнейшей технологической отрасли: - Поймите меня правильно. Когда не дают средств предприятию, которое занимается выпуском тракторов, танков или телевизоров, - это тоже, наверное, плохо. Но если эти заводы закроются, то никаких вселенских катастроф не произойдёт. Если же на «Маяк» повесить замок, то такая катастрофа произойдёт. Такова специфика производства: уран, плутоний, радиоактивные отходы - за всем этим нужно наблюдать, охранять, принимать определённые меры предосторожности. И все власть предержащие должны это осознавать. Обладать статусом ядерной державы - тяжелое и ответственное бремя, но нам от этого уже никуда не деться… Сохранить элиту Но главная беда была в другом – начался исход специалистов, подобно библейскому; люди уходили за лучшей жизнью – на заработки. А специалиста-атомщика так быстро не сделаешь. Виталий Иванович Садовников, принявший комбинат после смерти В.И. Фетисова, рассказывал, что озерскую элиту в целом удалось сохранить. Сказалась курчатовская школа в их характере: - Ее главная черта – это огромное чувство ответственности. У нас нет проблемы трудовой дисциплины, мы не знаем, что такое прогулы, опоздания на работу. Есть неписаный закон: попал в вытрезвитель - прощайся с реактором. Но за время моего директорства такого не было. Кстати, наши специалисты, работавшие в Чернобыле, свидетельствовали: у нас невозможна и сотая доля допущенных там отступлений от правил, что привели к беде. В «лихое время» о людях, вершивших судьбу атомного проекта, правительство вспомнило лишь в 1996 году – после рокового выстрела В.З. Нечая, руководившего институтом в Снежинске… В.Л. | |
| Просмотров: 981 | Комментарии: 6 | |
| Всего комментариев: 3 | ||||
| ||||
