*   *   *

ИЗ ПОКАЗАНИЙ СВИДЕТЕЛЯ СУХАРЕВА ПЕТРА ФЕДОРОВИЧА

пом. нач-ка следственной части УНКВД, лейтенант госбезопасности.

 

С начала 1937 года я стал работать в отделении ЛУГОВЦЕВА по немецкой линии. Там были следственные дела, возникшие на основании агентурных разработок. до 3 квартала 1937 ода дела велись по эти разработкам В конце 1937 г или начале января 1938 г через наше отделение прошла операция по финнам.

 

Аресты вел БРИТИКОВ. Были созданы 3 оперативные группы: ШАШКИНА, ДОЛГОВА и СОБЛЕВА, две из них работали при тюрьме, а одна при управлении НКВД. Долгов по договоренности с Луговцевым приготовил спецкомнату, где стали ставить группами на стойки. Позднее стали ставить на колени.

 

В июле 1938 года Долгов ушел в отпуск и отделение осталось на мне. В это время в Москве прекратили рассмотрение альбомных справок. Я разослал дела для документации, но вскоре были разрешены тройки и мне поручили доложить на тройке дела. Я докладывал дела на 200-300 чел. Оформление дел проводилось упрощенным порядком. Дела состояли из показаний обвиняемых и лишь частично из показаний свидетелей. На заседании тройки рассматривалось большое количество дел. Рассматривали их по повесткам, а самих дел не просматривали.

 

Был случай, когда я столкнулся по одному делу с весьма сомнительным фактом крушения поезда. Вследствие этого, я не включил это дело в повестку на тройку, но Луговцев приказал мне его включить в повестку и доложить на следующей тройке. В марте и апреле 1938 г. аресты немцев, военнопленных и др. производились по спискам. Списки представляли районы, их просматривали Луговцев, ЧЕРЕДНИЧЕНКО, БРИТИКОВ и делали распоряжение об аресте людей.

 

После ареста людям предъявлялось обвинение в шпионаже и др. Лапшин и Луговцев все время требовал как можно больше дел давать на альбом. а оперативных совещаниях Луговцев восхвалял успевающих в этом работников и ругал остающих.

 

На одном партсобрании присутствующий представитель партконтроля обкома ЯРАСОВ бросил реплику: "У вас здесь не все благополучно, люди ходят и заявляют, что у вас с материалами следствия неблагополучно".

 

ЛАПШИН прикрикнул: "Мало ли что враги клевещут". На этом вопрос этот был закончен. Ответ Лапшина: "Такой резкой реплики на замечание представителя обкома не было. Я не мог бы так ответить представителю обкома..."

 

*   *   *

ИЗ ПОКАЗАНИЙ СВИДЕТЕЛЯ ГОЛУБЕВА А.Ф.

Нач. отдела УНКВД, капитан госбезопасности

 

Я был председателем экспертной комиссии. Комиссия состояла из 5 человек. Просмотрено комиссией следственные дела по 4 областным к-р организациям...

 

О деле ОЖРСБ: Дело это спровоцировано агентами УНКВД. По делу проходят вещественные доказательства, листовки, яды, оружие. Агентура в беседе рассказывала, что все это сделано ею. Среди арестованных по этому делу были антисоветски настроенные люди, но такими, какими они проходят по делу, их сделало УНКВД.

 

Дело было сфабриковано Кадкиным через нашего агента Власова (псевдоним Коркин). Из показания Власова видно, что он по указанию Кадкина провоцировал к-р деятельность антисоветски настроенных лиц. Он подбрасывал им оружие и яды, подсказывал идею организации диверсии и т.д. Методы "вскрытия" этого дела являются методами охранки, а расстрел людей по этому делу - бандитизм....

 

*   *   *

ИЗ ПОКАЗАНИЙ СВИДЕТЕЛЯ КАМЕНЕВА АЛЕКСАНДРА СТЕПАНОВИЧА

зам нач отдела УНКВД, лейтенант госбезопасности.

 

В период массовых операций я работал в 3 отделе в отделении Долгова. У меня была арестована молодая девушка, врач Любимская, проходившая как немецкая шпионка. На нее не было никаких материалов, за исключением показаний на нее одного врача Ливенштейна. Она долго не сознавалась. Дней десять я е допрашивал, но она показаний не дала, а Ливенштейна мне не разрешили допрашивать.

 

По приказанию Луговцева протоколов допроса в том случае, если обвиняемый отрицает обвинение, не составлялось. От меня Любимскую взяли и передали ее Истомину, который через два дня добился от нее признания. Что она показала на сея, я не знаю. Ее осудили по 2 категории на 15 лет. Такая моя неудачная работа обсуждалась на партсобрании, где меня ругали, называли либералом и потом перевели для работы в другое отделение.

 

*   *   *

ИЗ ПОКАЗАНИЙ СВИДЕТЕЛЯ БРИТИКОВА ФЕДОРА КУЗЬМИЧА

нач 2 отдела УГБ НКВД, ст. лейтенант Госбезопасности

 

Наша агентура подвергалась арестам. По 4 отделу по делам церковников проходило 24 наших агента, через них увязывали и строили организацию. Нередко по делам наши агенты проходили как руководители той или иной к-р группы...

 

Я принимал участие в аресте финнов. Аресты их проводились неосновательно, лишь по признакам национальности. Как велось следствие по их делам, я не знаю...

 

*   *   *

Зам нач. ОО НКВД УралВО Капитан госуд. безопасности СЕРГЕЕВ

20 октября 1939 года гор. Свердловск

КАК ВЕРБОВАЛИ АГЕНТОВ

"МУСАТОВ" - МИШИН

 

В апреле месяце 1938 года я закончил сезон в цирке в Челябинске и выехал на организацию летнего сезона в г. Куйбышев и вдруг по прошествии нескольких дней получаю телеграмму за подписью председателя горсовета, что стоит вопрос о капитальном ремонте цирка и мое присутствие необходимо на заседании горсовета. Я послал несколько телеграмм по этому вопросу своим работникам, но не получил ответа, вызвал к телефону, но не добился и, дабы не сорвать вопроса в горсовете, решил поехать в Челябинск, причем, ввиду срочности выезда поехал магнитогорским поездом с пересадкой в Полетаево, дав об этом телеграмму администратору цирка, чтобы он выехал машиной меня встретить.

 

Когда я приехал в Полетаево, то администратора не оказалось, но я на перроне встретил работника НКВД. которого хорошо знал и был с ним знаком, .к. он часто бывал у меня в цирке и обратился к нему с просьбой, если он на машине, подвезти меня в город, он охотно согласился. Я его между прочим спросил, не видел ли он моего администратора, он сказал, что он днем ему звонил и просил машину, а вечером, мол, уже не звонил.

 

Когда мы въехали в город, машина направилась к зданию НКВД, где и остановилась. Я обратился к работнику НКВД, чтобы он разрешил шоферу подвезти меня к цирку, последний мне заявил, что дальше мне пока ехать не надо, а сойти здесь по делу. Короче, я был водворен в камеру, была ночь. В камере находился еще один гражданин. Тут же начался расспрос, откуда, почему и за что?

 

Я был сдержан в разговоре, тем более, что совершенно не имел представления о какой-либо своей виновности. На утро меня вызвали к следователю, где в грубой форме потребовали моего сознания в вине, якобы, шпиона, диверсанта и т.д. Предъявили, в общем, обвинение по ст. 58 в разных параграфах. Поскольку я абсолютно ни в чем не был замешан, особенно в тяжелых преступлениях, я заявил, что ни в чем себя виновным не считаю.

 

Мне стали говорить и показывать на бумаги, что, мол, я не сумею отвертеться, т.к. все уже во всем сознались и имеется масса показаний на меня в моем участии в целом ряде и шпионажа и диверсий, вплоть до того, что, якобы, я собирался взорвать ложу в цирке, когда там будут ответственные работники (кстати, теперь уже давно все арестованные).

 

Я в этом, конечно, ни в чем сознаться не мог, т.к. не имел обо всем никакого представления. Тогда мне стали угрожать, что меня сгноят в тюрьме и расстреляют, наобещали целый ряд кар на мою семью и т.д. Все же я ничего сказать не мог. Тогда меня отправили обратно в камеру.

 

Через несколько времени вызвали моего соседа. Когда он вернулся, то заявил, что его вызвали на допрос и он принужден был признаться в цело ряде преступлений, связанных со шпионажем и диверсией и вредительстве, хотя, мол, я в этом никакого участия не принимал. Работает он, якобы. инженером ЧТЗ, член партии ВКПб) и считает, что сейчас, мол, такой период времени, что надо идти на жертвы, ведь вот, мол, выясняется, какие творились преступления в рядах руководства правительства и вполне, мол, естественно, что теперешнее руководство очень осторожно и принуждено оградить Советскую власть от возможных дальнейших на нее нападок в части шпионажа, диверсии и т.д., и я, мол, особенно об этом не тужу, что взял на себя несуществующую вину, так как мне скорее дадут срок и я буду на свободе, а то вот, мол, сижу уже полгода все под следствием.

 

Стал меня расспрашивать, где я служу, кем, арестовано ли у нас руководство, и когда я ему кое-что рассказал, заявил, что для него вопрос ясен, за что меня арестовали, поскольку, мол, ваш руководитель арестован и у вас работают в системе иностранцы, и что мне, мол, ничего не поможет, а надо просто признавать свою вину и точка. Вечером его опять вызвали и вскоре и меня.

 

Следователь ДОЛГОВ опять стал требовать признания, мне не в чем было сознаваться, и меня опять после целого ряда угроз отправили в камеру, посоветовав подумать до утра. Ночью сосед продолжал развивать свою мысль о необходимости просто сочинить несколько возможных вариантов о моем преступлении, тогда скорее, мол, смогу освободиться. Утром меня вызвали на допрос, я начал сочинять мало-мальски логическое возможное мое отношение с /фамилия вымарана/, на которого был сделан упор. Все, что я написал, было изорвано и брошено, как негодное и недостаточное, и меня опять отправили в камеру.

 

Вечером вызвали к пом. нач-ка ЛУГОВЦЕВУ, который опять в грубой форме требовал от меня показаний и угрожал всяческими карами. Я решил дальше сочинять, и это как будто удовлетворило. Ко мне стали совершенно иначе относиться, принесли в кабинет чаю, закуску и предложили мне. Затем мне предложили очную ставку с моим режиссером Феррони, ранее арестованным, чтобы я подтвердил, что он говорил мне о своей шпионской деятельности и что он мне действительно говорил, что Найдис предлагал сделать взрыв ложи. Я согласился, и когда была эта ставка проведена, ко мне еще больше улучшились отношения.

 

На другой день меня вызвали к Луговцеву, и тот мне заявил, что согласно моих показаний они меня могут расстрелять, но могут и сделать другое, если я соглашусь им помогать разоблачать врагов, то свободу. В частности, мне сказали, что Феррони имел связь с одним политруком артполка и через него, мол, получал сведения, и что на меня возлагается теперь завести с ним связь и, получив от него какие-либо сведения, передать их в НКВД. Я дал согласие, от меня потребовали подписку.

 

Затем повели к парикмахеру побриться, дали флакон одеколона, чтобы перебить запах камеры от вещей, угостили ужином. Прибыл начальник Лапшин, который меня знал по цирку, и еще раз потребовал подтверждения, что я не подведу. На машине меня отвезли ночью к цирку и предупредили, что никакого заседания в горсовете не назначалось и телеграмма эта была их, и что мне надо сказать своим работникам, что в дороге задержался, разыскивая свои вещи.

 

2 мая я был у политрука дома, якобы, за справкой, сколько он сделал у меня докладов. Тот дал мне таковую, и я тогда завел с ним разговор, что Феррони арестован и что теперь он будет поддерживать связь со мной и все сведения о своей части передавать мне, условившись с ним встретиться в городе, чтобы он принес мне очередные сведения. Но он заявил, что я ошибся и не по адресу попал, но я настойчиво потребовал, чтобы он все же сведения вечером принес.

 

Днем меня предупредили из НКВД, чтобы я на свидание не ходил, так как он заявил в НКВД, а велели вечером прийти в условленное место к Луговцеву, который меня предупредил, что будет очная ставка с политруком и я должен отрицать свое к нему посещение. После ставки, когда мы остались одни, мне Луговцев заявил, сорвалось, мол, для начала, но ничего, не надо падать духом и будем продолжать работать. После этого я уехал в Куйбышев на лето, когда вернулся осенью, то позвонил Луговцеву, но встретится не пришлось, так как его арестовали. После этого меня вызвал долгов и поддерживал со мной связь, а потом с отъездом его, я стал работать с Иевлевым. Описанный мною случай по поводу Данкмана меня самого тяготил и я собирался сам в более свободное время пребывания в Москве рассказать ему одному из работников НКВД...

 

Архив ЛГ "Раритет"